Говорили громко и вызывающе, так, чтобы еще не определившиеся, прислушавшись к ним, испытали испуг и поддержали.
– У нас на Форуме сидят четыре курьера с вестями о победах Мартелла! – загремел Цыцера. – О, как нам всем его жалко! Мы выгнали из города своего величайшего защитника! Карающий меч и милующую руку! А он приносит нам один повод для триумфа за другим!
– Покорил Болотные Земли! – зашумели с мест.
– Подождите! – Цыцера вскинул руку. – Подождите хвалить его и радоваться. Разве мы не знаем, что Мартеллу достаточно повести бровью, и победа упадет к его ногам? Что он способен растоптать дикарей и выпить это болото? Мы отправили его подальше от Вечного Города за непомерное честолюбие. За желание подмять под себя волю республики!
С этим нехотя согласились.
– И что же? – продолжал взывать Цыцера. – Первое, что он сделал, это увел легионы, которые защищали наши провинции от горных варваров. Приказ Сената для него ничего не значил!
С этим не поспоришь.
– Теперь Секутор хочет вернуться для триумфов. Можно ли ему это позволить? Он обижен и будет действовать, как Марсий и Сол.
Зал загудел. Нет, не будет. Он много раз доказывал обратное. Но в душе каждый из сенаторов понимал, что Марцедон на то и Марцедон – воздает по заслугам. А заслуги у них – все против него: выгнали, унизили, лишили. Значит, будет воздавать, мало никому не покажется.
– Его нельзя пускать в вечный город! – закончил свою речь Цыцера. – Каждый в зале перед ним виноват. Каждому и придется отвечать. Он в гневе!
– Откуда ты знаешь? – крикнули с места.
– Знает, он спит с его женой, – зашикали на спросившего другие сенаторы.
– Знаю! – глубоким кивком подтвердил Цыцера.
– Слышал, что толпы на улицах кричат? Его имя! – немного оправились сторонники Мартелла. – Сенат снесут, если мы выступим против триумфов. Что ты противопоставишь толпе, если она из Субуры вырвется на Форум?
Вопрос вопросов. Гвардейцы не защитят, они за Секутора.
– Толпу кто-то заводит, – сходу сообщил Цыцера. Сообщил, потому что было нечего сказать, а сказать надо. «Не молчи! Только не молчи!» Еще в юности усвоил: не признавай вину, не оправдывайся, и, в идеале, не закрывай рот. Даже не предполагал, насколько в яблочко попадут его слова.
– Кто заводит толпу? – повторил Цыцера, только для того, чтобы потянуть время, нужное для обдумывания ответа. Нельзя-нельзя-нельзя брать паузу, когда весь зал тебя слушает и готов идти следом.
– Кто заводит толпу? Назаретяне. Чужаки. Они вхожи в каждый дом, потому что берутся за любую, самую черную работу. – Тут блестящая догадка посетила оратора: если то, что он говорит, пока и не правда, то может стать правдой. Надо только умело сыграть на неприязни к пришлым. А там и толпа подхватит: кто отбирает работу? Кто ест наш хлеб? Кто ворует детей и приносит их в жертву непонятному богу?
– Секутор заступался за назаретян. Без него у них нет защитника в Вечном Городе. Они за него и стараются. Разве даже в ваших семьях нет тех, кто им сочувствует? – Цыцера прокурорским оком обвел ряды патрициев. – Там рабыня у дочери, там истопник, там конюх. Мы даже не можем вообразить, как глубоко вросла эта гниль в наш город! Везде пустили споры! А если конюх подсунет лошади белены, и та понесет? А если служанка воткнет шпильку госпоже вместо прически в горло? Хуже того – намажет ядом и слегка поцарапает? С нее никакого спросу, а женщина мертва!
Так Цыцера запугивал сенаторов, внутренне радуясь, что нашел нужную тему. Случайно, но следует себя поздравить.
– Они и город поджечь могут. Сколько их них топят гипокауст
[34] под домами? Вы же привыкли к теплому полу! А стоит бросить вместе с дровами семена паслена, и вся семья будет ночью мучиться кошмарами. Как это еще мы все не стали поклонниками Назарея?
Довольно. Солидные люди чтут только старых богов, чья сила доказана веками. А это что? Секта, вчера из пеленок. Мало ли что они расскажут, наплетут?
– Могут поджечь, – заверил оратор, крайне довольный своей изобретательностью. Инсулы Вечного Города горят часто, при любом следующем пожаре вспомнят назаретян и будут уверены в их злом умысле.
– Они поддерживают Секутора, потому что он позволил им расплодиться в катакомбах. Не гнал оттуда. Теперь эти крысы перекинулись на город. Расхаживают по нашим улицам, славят диктатора! Навязывают нам чужого бога! И все только потому, что Секутор им это позволил!
– Лишить триумфа! – раздались голоса. – Отказать в праве приезда!
Цыцера торжествовал.
– А с назаретянами что? – послышалось с задних рядов. Похоже, этот вопрос волновал всех, кроме оратора.
– Побить! – Цыцера думал отшутиться. Но поздновато понял, что слушатели восприняли его слова всерьез. Чужие – зло. Даже голосовать не надо.
⁂
Деревянная крепость, которую Мартелл замирил, называлась Ньёрбург. Она замыкала собой путь в неизвестный лацийцам залив. Кусочек моря – но совсем чужого, студеного, чьи зеленые воды не бывали ни синими, ни голубыми, как дома, и уж точно – теплыми. В Ньёрбурге обитало гундское племя, именовавшее себя венды. Ими правил престарелый вождь Кнут, который счел, что лучше заключить с чужаками союз, чем быть вырезанными поголовно.
Авл признал вендов федератами, потребовал с них дань в размере двух сотен вооруженных воинов, которых собирался присоединить к своим варварам.
В прибавку к воинам проконсул получил знатных заложников и дочь Кнута – Гёзеллу – он так понял, что у вождя таких дочерей целый выводок, и бедняга просто скрепляет ими каждый договор. Видимо, варвары только так и понимали союзы. Правда, Вечный Город не признавал браков с иноплеменными. Тут Авлу бояться было нечего. Но Гёзелла этого не понимала и пыталась держаться едва ли не как жена командующего.
Что выглядело смешно. До тех пор, пока из-за гордыни «гундской принцессы» не начались склоки. Мартелл не взял ее даже из вежливости. Белобрысая, длинная, узкая – не его тип. И палатку приказал разбить среди ее соплеменников – незачем поощрять бесплодные надежды. Тем не менее, дочь вождя ревнивым оком наблюдала за «мужем» и корчила недовольные мины при виде Юнии – как-то сразу поняла, где собака зарыта. Жена легата смотрела сквозь нее, всем видом показывая, что не воспринимает дикарку всерьез. Тоже род ревности. Что согревало проконсулу душу – значит, он для нее не пустое место.
Гёзелла дулась, что командующий даже не желает рассмотреть ее повнимательнее. А вот Юния рассмотрела. Пришлось.
Она привыкла распоряжаться всеми женщинами в лагере. Хозяйство не из маленьких: и постирать, и обед сварить, прибраться, да мало ли что. Приехав, Мартелл не изменил этого обыкновения. Есть мужские дела, есть женские. Последние не видны, но если их не делать – станет сразу всем заметно.
