Не потому, что та была важна сама по себе. А потому, что многое значила для человека, который им очень не нравился. Он должен был зажечь огонь в сердце Лациума, который разойдется кругами по подвластному миру так щедро, что местным божкам придется либо сгореть, либо уползти в логова, расщелины гор и чащи лесов.
Этого человека даймоны хотели бы, если не остановить, то ранить. Ослабить, забрав то, что дорого. Эта женщина – его крылья. Он не полетит без них. Значит, хорошо бы сломать.
Вот Урд и попыталась, но, видно, выбрала негодное орудие. Слабовата девка! Вот если бы та женщина… Но она ушла даже от своих домашних богов. Захлопнула дверь. И, судя по тому, что заставила проконсула помиловать дочь вождя, тянула командующего с собой. Буквально толкала на небо. В то время как для него уже были раскрыты хляби земные, откуда раздавались крики всех тех, кого он загнал в могилу, служа Вечному Городу.
⁂
В палатке проконсула шел совет. Пару легионов он оставлял на месте, на новой, едва начатой стене.
– Перед отъездом я готов провести Ремурию, – заявил Авл и наткнулся на осуждающий взгляд Руфа. Что такого? Все делают, когда оставляют дом и людей, чья судьба неизвестна – выкупают их жизнь у злобных духов. То, что местные духи злобны, сомнения не возникало. Лучше бы, конечно, устроить ритуал в феврале, а не в конце лета – но, тут, как говорится, что есть.
Здешние божества живые. Если не дать им выкуп, съедят и тех, кого бросят на Лимесе, и тех, кто уйдет. Просто не дадут выбраться из болот.
В полночь командующий готов был босиком – хоть погода не лацийская – обойти лагерь и стену, держа во рту 13 черных бобов, стуча в медный таз и бросая по одному зернышку через плечо.
Все легаты, кроме Руфа, шумно одобрили такое занятие. Каждый намеревался поступить также в расположении своего легиона. Командир – отец для своих солдат и должен поступать с ними, как хозяин дома с домочадцами.
– Каждый легион отрядит по двое наиболее молодых и родовитых юношей, чтобы они ночью плясали со щитами вокруг лагеря, по солнцу. В смысле, солнца не будет, темень. Но в сторону его движения. Все понятно?
Последние слова проконсул рявкнул, и присутствующие закивали. Что ж не понять? Но со стороны все выглядело дичью, и Авл впервые в жизни осознал нелепость своих будущих действий. Если бы остальные так дружно и с таким облегчением не одобрили его слова, проконсул бы, пожалуй, засомневался. Взрослые ж люди! Толстые, лысые – будут со всей силы бить в медные тазы и плеваться через плечо фасолью. Суровые же легионеры разденутся и пустятся нагишом кружить под луной, подняв щиты. А вдруг на них нападут?
– С этим ясно, – командующий хлопнул себя по коленям. – Теперь о главном. Я получил письма из столицы.
Валерий поднялся и принес ларец, стоявший у Мартелла на низком столике в головах кровати. Откинул крышку, пошелестел свитками, вынул два из них, но другу протянул только один. Второй, видно, не для всех.
– Сообщают, что Сенат принял решение отложить мой триумф до «более спокойного времени». – Авл голосом выделил последние слова. – Видно, ждут, пока мы тут окочуримся.
Легаты загудели. Каждому хотелось домой, в Лаций. Покрасоваться. Пройти со своим легионом от Авентинских ворот до Форума. Показать добычу – пусть и не такую густую, как ожидалось. Получить лавровые венки из тонкого золота, чтобы ветер трепал их и гудел, выгибая листья. Послушать восторженные крики толпы.
Но Сенат лишил их заслуженной радости!
– Да в задницу их приказы! – выразил общее мнение Лепид. И тут же прикусил язык. Сорвалось. Тем не менее, ему не приказали замолчать. – Мы уже один раз не подчинились. Теперь у нас один путь назад…
«Правильно, сынок», – кивнул проконсул.
– Итак, мы выступаем, – вслух сказал он. – Дорога неблизкая. Надо решить, кто останется командовать на Стене и достраивать Лимес.
Повисла пауза. Всем хотелось в Вечный Город. Головы собравшихся повернулись к Руфу: тот командовал здесь раньше, ему и продолжать. Легат был внутренне готов: кто лучше него знает местность?
– Нет, – резко сказал Авл. – Я не могу просить того, кто торчит здесь уже больше трех лет.
На самом деле он представить себе не мог, как окажется вдали от Юнии, не будет видеть ее каждый день, не услышит голоса и смеха.
Руф тяжело глянул на него. Оба друг друга понимали. Легат как бы невзначай положил руку на рукоятку меча: мол, и я не железный.
«Я тоже из плоти и крови, сынок, – вздохнул про себя проконсул. – Упустил время, упустил шанс. Или боги его не дали?»
– Нет, мы оставим на Стене другого. Лепид примет командование.
Молодой легат дернулся, желая и не смея возразить.
– Если мы проиграем, – обратился к нему проконсул, – тебя распнут. Потому что именно ты, я ведь знаю, поднял тогда на равнине легионы и склонил трибунов и центурии к неповиновению Сенату. А тут, на Стене, ты в безопасности. Тебя, возможно, забудут. И уж точно не доберутся.
Мартелл тяжело махнул рукой, показывая, что выбор сделан и больше не о чем говорить.
Глава 17
Освобождение
«Пусть ни землетрясения, ни зарницы, ни каменные, или кровяные дожди тебя не испугают».
Марк Туллий Цицерон «О дивинации».
Вечером Лепид ужинал у Руфа.
– Я совсем не рад, – сказал тот, – ни тому, что уезжаю, ни тому, что ты остаешься. Оставил бы здесь жену, да боюсь больше ее не увидеть. Возьмем мы Вечный Город или нет – неизвестно.
– С Марцедоном-то? – рассмеялся Лепид. – Ты сомневаешься? Я бы не стал.
– Я с ним не воевал, – вздохнул Руф. – В отличие от тебя. Зачем я ему нужен?
К мужчинам с кувшином вина вышла Юния. Разлила фалернское пополам с водой. Муж проводил ее тяжелым взглядом. Друг его понял.
– Ты напрасно это говоришь. Командующий не поступит низко. А к вам он просто привязан. Не думал, что он берет тебя, потому что ты назаретянин?
Руф очень удивился.
– При чем тут…
– Мне Валерий Друз показал письма. Проконсул сегодня далеко не все рассказал. В городе казнили твоих единоверцев. Их обвинили в пособничестве Мартеллу. Из катакомб всех выгребли. Цирки полны.
Руф услышал стук упавшей посуды. Юния стояла в дверях. Второй кувшин, слава богам, пустой, выскользнул у нее из рук.
– Он хочет, чтобы ты тоже шел на Вечный Город, – подытожил Лепид. – Возможно, тебе удастся склонить в нашу пользу назаретян из других городов. Теперь ты видишь, что Марцедон прав?
Руф все еще переваривал услышанное. Значит, Симон и все, кого они с Юнией знали, убиты? Тот, кто соединил их руки, растерзан зверями? За что?
– Мы едем и будем помогать, – сказала Юния, подходя к столу и беря мужа за руку. – Наших очень много в городах по дороге.
