– Но заставите ли вы их взять оружие? – усомнился Лепид. – Пишут, что они даже не сражались за собственную жизнь.
Руф поднял руку.
– А за Бога будут, – он помолчал. – Ты не все понимаешь. Это сознательная жертва. Они знали, что их убьют, и не стали противиться. Я пока не понял, ради чего. Симон бы объяснил. Но сами додумаемся.
⁂
Да, Симон бы объяснил, если бы не был в первый же день затравлен собаками. Два здоровенных пса размотали его кишки по песку, как раз когда Фламм уносил из цирка свою булочницу.
Настоятелю первой общины назаретян Вечного Города было дано не то чтобы видение, нет – знание – полное понимание происходящего. В первый же день в темнице он укреплял братьев и сестер. Но чувствовал ли крепость сам? Едва ли.
Их не укрыли омофором. Не спасли. Значит, так надо. Неужели ради Марцедона? А он стоит того?
«Стоит», – вдруг в его голову и душу разом пришли слова. Сердце стало легким, как лебединый пух на Тиброне. В нем, вопреки всему, зажглась радость. Симон увидел, что именно принесет победа проконсула над столицей Лациума. Ради этого требовалось положить жизни и принять муку. Не потому, что нужно доказать Богу свою преданность. А чтобы высвободить свет, который они – братья и сестры – уже накопили в себе. Этим светом, как щитом, будет закрыт город от нападений злых духов, мешающих им утвердиться здесь. Этот свет проложит дорогу в Лациум тому, кто сам погряз во тьме, но поможет свет преумножить.
Все непросто и все не сразу, потому что у людей свободная воля. Они сами должны решить, как будут жить. Сегодня, озверев, граждане Вечного Города завывают на трибунах, требуя смерти назаретян. А завтра будут плакать и укорять себя за жестокость, потому что их сердца размякнут – вот ради этого и нужна жертва. Смотрите, как мы обходимся друг с другом: даже ради спасения жизни не поднимем руку, не ударим, не убьем. Неужели вы не хотите так?
Хотят. В глубине пьяных от крови душ каждый мечтает, чтобы ему, именно ему никто не сделал зла. Но такое возможно, если и ты не делаешь.
Назаретяне могут показать, как. Но им тоже страшно! И Симону, и его людям. Ведь есть женщины с детьми. Да и мужчины все работники – не воины. Им очень страшно умирать.
– Помолимся, – Симон накрыл руками склоненные головы своих. – Пусть нам дадут быстрый уход.
Только об этом и молились. Больно, но сразу. Как можно скорее. Растягивать никто не хотел. Не было смакующего желания – пострадать и очиститься.
– Завтра встретимся, – проронил Симон. – Уже на небесах. У Отца. И будем рады.
Утешил ли? Ох, нет. Мало кто заснул. И мало кто не кричал, когда их на другой день вытаскивали из темницы. Не было мужества. Была любовь.
Ну, и страх, конечно, был. Как без земного чувства? Но он скоро у всех заканчивался, потому что несопротивляющегося смерти человека голодный зверь убьет одной лапой. А что для верующего смерть? Порог на лестнице. Иногда очень высокий, но только порог. Сзади тьма ступеней, впереди еще больше.
⁂
Ближе к ночи Руф пришел поговорить с проконсулом.
– Нас не выпустят отсюда, – просто сказал он. – Хоть устучитесь в таз, хоть уплюйтесь фасолью.
А что делать-то?
– Деревья не пустят. Я рассказывал, как когорту задушили корни.
Авл припомнил. Что-то про колдунов, которые могут заставить елки нападать на людей. Хорошо, что не ходить! Но сам он видел так много странного, что скорее готов был прислушаться к словам легата, чем поднять его на смех, как сделал когда-то Валерий.
– У них есть святилище в глубине лесов. Сначала все берегом и берегом Скульда до Медвежьего Камня, а там напрямую свернуть и по кочкам без всякого пути.
– Ты знаешь дорогу?
– Приблизительно. Туда никого не пускают, кроме колдунов. Самый сильный из них может командовать деревьями, если объединит мысли с остальными жрецами. Нас не выпустят.
– Выпустят, – сказал Авл. – Надо разорить это воронье гнездо. Развесить колдунов на елках и обезопасить себя.
А Мартелл-то беспокоился, как удовлетворить варваров, которых забрал с собой с гор и подцепил тут в болоте! Все хотят добычи, а ее пока маловато! Если вести их «пустыми» на Вечный Город, то, пожалуй, не удастся удержать дисциплину – начнут грабить.
– В святилище полно приношений, – подтвердил его мысли Руф. – Грубые, конечно. Но золото, чаши, пояса – все, что варвары любят – бусы, там…
– Думаешь, сколько взять? – Авл уже понял, что перед уходом придется совершить вылазку.
– Четыре когорты будет достаточно. Плюс наши союзнички-дикари. Пойдут проводники, они покажут направление. Здесь, на Стене, я пока справлюсь. А варварами будет распоряжаться тот, кто даст им добычу. Поэтому командовать вылазкой надо вам лично.
А ведь прав! Потом в Лациуме Авлу же самому будет проще удержать варваров от грабежа, если здесь они признают его руку. А руку признают только дающую. Только щедрой длани позволено держать за поводок. У иных поводок вырывают.
Проконсул исподлобья глянул на Руфа. У парня голова варит! Валерий Друз хоть и предан, но такого бы не понял. Этот же мыслит, понимает, оценивает. «Надо его продвигать, – решил Мартелл, – несмотря ни на какие мечты». То есть, несмотря на Юнию. Юнию же он прижал бы к себе и никому не отдал.
Но… теперь она знает о привороте. Что за злые духи его тогда повели! И как им теперь с женой легата смотреть друг на друга?
Посмотрели. Не умерли.
Уже совсем в темноте, после ухода мужа, явилась прекрасная Юния Терция. Помялась, поблагодарила за жизнь Гёзеллы. Впрочем, последняя обоим была без разницы, и оба понимали, что только перекидывают с языка на язык ее имя.
– Ты ведь не об этом хотела поговорить, – оборвал женщину Авл.
Нет, не об этом. Та кивнула.
– Ты идешь разрушать здешнее святилище, – с усилием произнесла она. – Не откажись, прими, пусть будет защита. – Она сняла с шеи тонкий медальон, серебряную рыбку на цепочке. – Мы, назаретяне, носим.
Но он-то не назаретянин!
– Возьми.
Она просила. Значит, будет за него молить своего Бога. Приятно.
Авл перехватил у нее цепочку.
– Ладно. Только я не надену. – Он вынул меч и намотал подарок на рукоятку. – Вот так годится?
Она кивнула. Годится. Пока годится.
– Стой, – Авл шагнул к ней, обнял и поцеловал в губы. Без пощады, без жалости, не по-братски, не по-отцовски. Пусть знает, что теряет.
Юния не ответила, но и не прогнала. Просто прижалась лбом к его лбу, словно хотела передать свои мысли, потом оторвалась от него и тихо выскользнула из палатки.
– Никак ты не можешь ее приручить, – злорадно сообщила Карра. – А вот она тебя приручила Авл не удостоил тварь ответом. Заметил только, что она отползла от его меча подальше. Неужели рыбка напугала?
