⁂
На единоверцев из ближайших к вечному городу селений смерть назаретян в цирке подействовала отрезвляюще. Многие бежали, прекратили проповедь. Другие, наоборот, возмутились: да как так можно? До каких пор невинных людей будут делать козлами отпущения за грехи самих лацийцев и их Сената?
Фламм с Сабиной даже не успели доехать до Стабий. Бывший гладиатор принес вдову в таверну на первом этаже инсул, кликнул хозяина:
– Эй, Колх!
Явился маленький, черный, как финик, человечек, родом из… боги только могут назвать эту провинцию! Ну да в Вечном Городе кто только не живет!
– У тебя ведь работают назаретяне?
– Нет, нет, что ты!
– Меня можешь не бояться. Ее отведи к ним и спрячь.
Спрятал. И даже помог выбраться из города, уже оцепленного стражей, – старых, полузасыпанных подземных ходов никто не отменял. Оказалось, что и в торговцах может жить неробкое сердце, хотя сам Колх не был назаретянином. Но люди же!
Далеко Фламм с Сабиной не ушли. В Кориолах их настигло известие, что с северо-востока на Лациум идет Марцедон – воздает по заслугам, как водится. Особенно плохо тем городам, где уже прошли цирковые травли – проконсул не любит несправедливости.
Фламм мог только порадоваться. Они с доброй булочницей переходили от одного тайного убежища к другому. У назаретян оказалась налажена система отступления: были и скромные инсулы, и деревенские домусы, и роскошные виллы, и городские урбины
[35]. Их прятали, давали ячменный хлеб, указывали, куда двигаться дальше. Везде тряслись, но помогали. Это последнее качество Фламм зауважал – не бросают своих, хорошо.
Глава 18
Разговор
«Совращение девушки у порядочных людей завершается свадьбой».
Плутарх. «Сравнительные жизнеописания».
Юния ехала верхом возле одной из обозных повозок. Авл так и не объяснился с ней. А надо? Она уже сознавала, что ее любовь к Руфу перевесила, победила. Горячее, как ветер в песках, чувство, которое напало на женщину врасплох, измучило душу и тело, оставило по себе шрамы, колоссальную усталость и обиду, – также ушло в никуда.
Зачем оно было? Избавило ее от какого-то застарелого греха? Позволило отмыть давнюю грязь? Она не знала. Чувствовала только, что бесконечная страшная полоса, когда ей было темно в глазах, закончена.
Всего пара слов дает человеку крылья. Или отнимают – если слова не произнесены. У нее крылья отняли. Потому что Марцедон, каким бы храбрым его не воображали подчиненные, или он сам, на деле струсил.
Всего и надо-то было пойти на один прямой разговор. Но он и сам не отваживался. И ей закрыл рот. Между тем, первым говорит сильный. Была ли Юния достаточно сильна, чтобы сказать? А ведь только это ставило точку и позволяло ей уважать себя.
Жена легата чуть придержала коня, пропуская несколько телег с поклажей. Все имущество легионов тащили сейчас на повозках. И оружие, и снаряжение, и разборные конструкции для лагерей, и палатки, и легкую складную мебель.
Юния поравнялась со своей телегой и от нее глянула назад. Отсюда было видно вереницу варваров, замыкавших шествие. Сначала шли горские роды, за ними – новые союзники венды. Среди соплеменников следовала верхом Гёзелла. Ее ноги были связаны под брюхом лошади, руки – за спиной. Командующий принял решение оставить дочь вождя под стражей. Ее понурый вид докажет дикарям необходимость повиновения. Либо добыча, либо плен. Судя по их бодрым лицам, они выбрали первое и не жалели свою «принцессу».
Юния поймала себя на том, что хочет посмотреть на унижение соперницы. Оно врачевало душу. Единственное воспоминание, которое доказывало чувства Авла: едва своими руками не разорвал обидчицу!
Все остальное время он отмалчивался. Потому что был уязвлен в самое сердце. Скрывал, скрывал любовь, а жена легата считала его, как с чистой воды. Он был абсолютно ясен ей, особенно после того, как женщина нашла восковую куклу. Такая ясность пугала, сбивала с толку. Командующий привык быть непроницаем для чужого взгляда. Закрыт. Даже Папея, даже в те времена, когда имела на него внутреннее право, не погружалась в его душу так глубоко, не знала о нем того, что без слов понятно Юнии, и чего он никому не хотел бы показывать.
Сейчас, в состоянии растоптанности, унижения Авл просто не мог протянуть к ней руку. Гордость не позволяла. Хотя и сознавал, что эта женщина закинута в его жизнь для чего-то важного, неизбежного, что должно, да как-то все не может случиться с ним, дураком.
Ему не хотелось ползти к ней слабым. Хотелось, чтобы она увидела его в плеске лавров и славы, чтобы восхитилась им. Замерла в онемении. Нужен триумфатор, победитель, который протянет прекрасной деве руку с седла и посадит рядом, упиваясь ее восторгами.
О том, что победа станет возможна только после честного разговора, Мартелл уже догадывался, но гнал от себя эти мысли. Упрямец! Слишком мила была картинка, нарисованная в душе. Даже запах лавра от венка щекотал ноздри.
Сейчас проконсул ехал в окружении легатов и трибунов впереди колонны. Он не видел Юнии, но постоянно ощущал ее присутствие, точно она ни на секунду не отступала от него, сидела сзади и обнимала обеими руками за пояс. И вдруг это чувство ушло. Как-то разом. Его бросили. Даже губы выгнулись от обиды. Мартелл очутился один, в том отгороженном ото всех людей мире, где годами привык жить. Куда привел любимую женщину, как гостью. Правда, против ее воли. Но ведь она должна была оценить!
У любого колдовства свой срок. У любовного – не такой уж большой. И сразу же после исчезновения Юнии вернулась Карра, угнездилась сзади него в седле, и теперь дикарка держала его за пояс костлявыми руками.
– Скучал по мне? Я скучала.
Мартелл из последних сил делал вид, что не замечает ее. Но уже знал, что без теплого образа Юнии рядом ему нет спасения. Та чем-то пугала тварь, видно, забирала его собственные черные мысли. Теперь же Карра снова придет и будет мучить. Потому что считает его своей законной добычей.
– Ты ей больше не нужен, – сказала тварь. – Прими как есть. Боги отчаялись в тебе. Сколько можно тянуть тебя наверх, если ты сопротивляешься? Ты наш. Мы давно ждем и уверены в тебе. Ишь, чего захотел – других богов! А ты их достоин? Твое место с нами. Со мной. Чего морщишься? Что заслужил, то и твое.
Но ведь он не только это заслужил! Был справедлив. Много помогал людям!
– Потому тебе и был брошен спасательный тюк, как тонущему, – заявила Карра. – А ты что сделал? Поплыл в другую сторону. Поздравляю. В другой стороне я.
Авл давно знал, что проклятая тварь сидит у него в мозгу и жонглирует его собственными мыслями. Обрыв душевной связи с Юнией обернулся обидой: «Меня больше не любят? Я не нужен? Разве так бывает?»
