Проконсул тоже нуждался в прощении, хоть и не просил его. Для Авла попросить было труднее, чем взять город. Может, и хотел бы, но внутренняя гордость, глубокое убеждение в собственной непогрешимости, едва ли не гениальности – мешало.
Однако и его, бедолагу, Руф простил: надо же, как человек мучается! Места себе не находит! Отрастил гордыню, как хвост – ходит, об нее спотыкается. Сам себя запугал какими-то ужасами, боится пошевелиться. Такого человека легат может пожалеть, хоть тот и командир. Только вот жену ему не отдаст.
⁂
Юния и сама не собиралась уходить. Для себя все решила: скажет Авлу правду. Да, любила. Но теперь чувство стекло с нее, как вода в термах, обратившись в необъяснимое ощущение родства. Будто они вместе давным-давно, и понимают друг друга без слов.
Была ли это любовь? Скорее они оба по земной привычке перепутали одну душу на двоих с обыденным плотским желанием. Но разве не через плоть люди притягиваются? Не через плоть показывают, какие они на самом деле? Без прикрас?
Такой радости им не было подарено. Но, если не единая плоть и душа, то хоть единый дух.
И такое бывает.
Не на счастье.
Не на страдания.
На обещание грядущего спасения.
А потому нельзя молчать. Авл понял это как-то в один момент. Ехал-ехал, думал-думал, тряхнул головой, придержал лошадь. До Рубриконы было еще пара часов пути. Как раз удобно говорить, и Руф уехал в Кориолы: не заподозрит жену в чем-то лишнем.
Остальные стали проконсулу безразличны. Обычно он очень беспокоился о своей репутации. Но тут, если не сделает, сам себя уважать не сможет.
Дернул поводья, развернул коня, поехал в обоз. Знаком остановил молодых трибунов, собиравшихся последовать за ним. Никто не нужен.
Уже издалека заметил Юнию. Тоже верхом. Тоже молчаливая и хмурая. Выдалась минутка передохнуть. Обычно она металась мимо телег, отдавала распоряжения о скарбе.
Подъехал, приветствовал, пустил лошадь рядом. Оба молчали.
– Ну?
– Что ну? – разозлилась она. «Не понукай, не седлал, не тебе и ездить».
«На тебе попробуй поездить!»
– Я хотел поговорить. – Так тяжело далось, будто камни языком ворочал. Сердце упало в живот и там притаилось. Даже биться перестало. Он представил его лягушкой под кочкой. Ну, зачем ей такое сердце?
– Не о чем говорить. – Юния рассердилась, что не она первая начала разговор. Ведь хотела, как сильная, все сказать. Оказывается, он сильный? Да он никто! Жалок и смешон в ее понимании. Сам себя довел своими страхами. Одна боль от него! Одни обиды. Унижения.
– Хватит, – Авл потянул себя за красный тряпичный шарф, которым обматывал горло, чтобы доспехи не терли. – Я больше не могу. Измучился. Мне нужно, чтобы ты знала то, что и так знаешь.
Ему казалось, что сейчас небо упадет на землю, потрясутся основы мироздания, и она скажет ему, какой он дурак.
Сказала. Одним взглядом. Хмурым, лишенным и тени улыбки.
– Знала что?
Все женщины – вымогательницы! Так не понятно? Зачем говорить?
Ей показалось, что он сейчас хлопнется с лошади от напряжения.
– Я все знаю. – В этих словах не было желанного успокоения.
Авл чувствовал, что разговор не удался. Ну, хватит с него, он попробовал. Дернул поводья, поворачивая коня, хотел ускакать. Не тут-то было! Юния резко потянула за узду его лошадь обратно. Хочет говорить? Поговорим. Только пусть будет готов, что ничего хорошего не услышит.
– Я вас любила, – сказала она, точно подписывая обвинительный акт. – Сильно. И знаю, что вы тоже любили. Молча. Жаль, не вместе. Но, как видно, вы отвечали за свои грехи. Я за свои. Потому и порознь. А боли было много, – она кивнула, как бы подтверждая свои слова. – Неважно, что послужило толчком. Колдовство, так колдовство. Чувствовала-то я по-настоящему. – Женщина подобрала повод. – Мое наказание окончено. Ваше – не знаю.
Авл почувствовал, что она отсекает его от себя. А он приехал не за этим. Теперь Юния хотела пустить лошадь прочь. Мартелл внутренне сжался, протянул руку и рванул узду на себя.
– Не так скоро. Я скажу все, зачем пришел. Будешь ты или не будешь со мной, это уж как боги дадут. Но я чувствую, что должен. Что умру, если не выговорю. Я…
Он осекся и уставился на нее умоляющими глазами: «Ну, помоги же мне! Я просто не знаю, как такое говорить!» Хотя говорил сотни раз, особо не задумываясь, а теперь вот на языке гири привешены.
– Я любила тебя, – твердо повторила Юния. – Это было очень больно. И страшно. Страшнее, чем целая толпа гундов. И я хочу, чтобы ты знал: ничего, кроме горя, мне это чувство не принесло.
Она закусила губу.
Авлу тоже было тяжело, хотелось крикнуть в ее бледное холодное лицо: «Мне тоже! Ничего, кроме боли!» И одиноких ночей, когда он корчился, вместо нее ощущая под руками одеяло! Мартелл еле взял себя в руки. «Я измучен, устал, зачем ты меня так…» – это было написано на его лице. Обычно проконсул умел скрывать свои чувства, становился глух, уходил в себя. Но сегодня не хотел.
– Я тоже… очень тебя любил, – выдавил Авл. – Очень. Слышишь?
Она слышала. Но уже ничего не могла поделать.
– Возьми Вечный Город, Авл, – женщина впервые назвала его по имени. – Возьми. Тогда Бог и тебя отпустит.
Он помялся.
– Легче будет?
Юния покачала головой.
– Нет. Уже нет. Просто любовь уйдет. Вместе с болью. И ты останешься в темноте.
Проконсул хмыкнул:
– Хорошее утешение! Ради него, без сомнения, стоит пробовать.
Юния вздохнула.
– А какой у тебя выбор?
Он кивнул. Вот и поговорили. Есть другие дела. Наконец он беспрепятственно развернул лошадь и пустил ее в галоп. Оба остались недовольны. Не все сказали? Нет, все. Только больно, больно…
«Может, если я возьму город, она посмотрит на меня по-другому?» – попытался обмануть себя Авл. Он не мог и не хотел терять эту женщину. Но каково будет ее место рядом с ним, пока не знал. Одно понимал точно: не отдаст. Его собственное. Убьет или сам умрет, но никому даже глазом взглянуть, не то что помыслить о ней, не позволит!
⁂
Облегчения не последовало. А оба так надеялись.
В Кориолах вернулся Руф, но не один. К войску проконсула примкнули отряды назаретян под предводительством Фламма. Так как тренировали их бывшие солдаты, то и разделен был этот благочестивый сброд на центурии и когорты. Все вместе – целый дополнительный легион, только весь из новобранцев, а сами они – поклонники Невидимого Бога.
«И такое возможно, – с удивлением думал командующий. – Вот ведь довели людей! Даже эти, блаженные, взялись за оружие! А нечего зверями травить».
