С братьями Нрэну приходилось сложнее. Убить их ему не позволяло чувство долга и абсолютная преданность семье, а оставить безнаказанными за заигрывания с кузиной — бешеная ревность. Наконец лорд нашел некий компромисс между двумя раздирающими его чувствами: пользуясь правом верховного наставника по оружию, он вызывал особенно раздразнивших его ревность родственников на тренировку по фехтованию для проверки уровня мастерства жертвы. Периодически проводить подобные проверки входило в круг обязанностей бога войны, а к своим обязанностям он относится чрезвычайно добросовестно.
Немного успокаивался Нрэн лишь после нанесения брату, осмелившемуся нагло приударить за Элией, многочисленных, но несмертельных увечий. Провожаемые строгой рекомендацией воителя больше внимания уделять занятиям с оружием, боги почти ползком покидали учебный зал. Даже при своей неуемной регенерации лоулендцы вынуждены были отлеживаться в мирах после таких «занятий» как минимум пару недель, чего никогда не случалось, когда мужчины сражались между собой даже настоящим оружием. Такого рода развлечения члены королевской семьи практиковали регулярно, звон клинков в тренировочном зале редко смолкал надолго, но поскольку силы были примерно равны, то и серьезных увечий боги не могли нанести друг другу.
Иное дело — фехтование с Ираном, достигшим сверхъестественных даже по меркам бога войны высот в своем мастерстве, давно перешедшем в ранг искусства. Быстрота и безупречная четкость его движений поражали воображение. В бою он перемещался с такой скоростью, что, казалось, возникал в одном месте тренировочной площадки, а через сотую долю секунды уже появлялся в другом, так же быстро мелькал и его меч. Рапира, эспадон, секира, чекан или алебарда — в руках великого воителя любое оружие было подобно пушинке. Никто в Лоуленде не мог даже мечтать составить лорду конкуренцию, да никто и не стремился к этому, хотя стон искреннего сожаления и срывался порой с уст детей Лимбера, уползающих зализывать раны после внушительных наставлений воителя.
Смех Элии, нежный, как звук серебряного колокольчика, все еще звучал в ушах счастливого принца, когда он, простившись с богиней у дверей ее апартаментов, неспешно шествовал к своим покоям. Полуприкрыв глаза, Мелиор мечтательно перебирал в памяти драгоценные мгновения сегодняшнего вечера и заключительного разговора за бокалом вендзерского. Принц самодовольно улыбнулся, остановившись полюбоваться на золотисто-синюю шпалеру, изображавшую сцену романтичного свидания нежной девицы и пылкого воздыхателя. «Ковер» занавешивал вход в одно из маленьких укромных местечек замка — уютный уголок любви, временами посещаемый принцами или самим королем. Мелиор снова улыбнулся, коснувшись подбородка пальцами: жизнь восхитительна! Элия согласилась позавтракать с ним завтра утром.
[1]
Принцесса же, расставшись с братом, ненавязчиво расспросила своих вездесущих сплетников-пажей. Богиня узнала, что один из них до сих пор приходит в себя после столкновения с Нрэном, который выспрашивал о местонахождении кузины, и что новая пассия лорда-воителя куда-то исчезла из замка. Ей не заказывали на кухне ни обеда, ни ужина.
Дав пострадавшему мальчонке три выходных кряду и приказав немедленно сходить за успокаивающим сиропом в замковую лечебницу для слуг (неизвестно, что паж, пребывающий в шоковом состоянии, перепутает или разобьет), Элия позволила себе порадоваться. Великий план-розыгрыш удался! Это утешило самолюбие богини, оскорбленное изменой молчаливого поклонника.
Отослав жаждущих угодить мальчиков, Элия отправилась купаться перед сном. А что еще оставалось делать «несчастной» богине любви, если в почте, которую она просматривала после завтрака, не нашлось ничего достойного высочайшего внимания? Нет, конечно, признаний, как всегда, оказалось в избытке, но ни одного способного по-настоящему заинтриговать принцессу не нашлось. Итак, старые приятели поднадоели, новых знакомых, достойных чего-то большего, чем легкий флирт, не появилось.
Иногда становилось скучно даже богине любви. Ведь наступила летняя пауза в официальных и открытых балах, не любимая Элией. Для кокетливой принцессы это значило неизбежное сужение территории «охоты». Разумеется, оставались еще рестораны (любимый вампирский «Закат» с его мрачно-чувственной атмосферой, экзотический и яркий «Южное солнце», изысканный и романтичный «Роза удачи»), масса милых кафе, разбросанных по улочкам Лоуленда, роскошные пляжи с белым песком у океана, Театр Миров и другие увеселительные заведения города, не говоря уж о бесконечной веренице измерений.
Но сейчас Элии хотелось развлекаться именно в Лоуленде. Она совсем недавно уже навестила несколько любимых миров и вдоволь наигралась там, удовлетворив профессиональную тягу. Особенно наслаждалась богиня интригой, закрученной в Фаллоне, где под семью разными личинами крутила любовь с тремя кавалерами одновременно: красавчиком герцогом, королевским палачом и придворным менестрелем. Попутно ветреная богиня жестоко отказывала в милости самому королю, его брату, наследнику и архонту храма Справедливости, почему-то решившему, что высшей справедливостью будет любым путем заполучить в свои объятия соблазнительную красотку, плюющую на него. Игра была долгой и увлекательной, но она завершилась, Элия без сожаления покинула Фаллон, чтобы больше никогда туда не возвращаться, и прибыла домой.
Принцесса твердо придерживалась обычая, возведенного в ранг правила: между длительными эскападами в измерения непременно следует возвращаться в Лоуленд, в те края, где знают и принимают тебя настоящую, без всяких личин, чтобы не заплутать между масками, набрасываемыми на миг, и истинным обличьем.
А что лучше, чем родина — жестокий, вечный, прекрасный Лоуленд, — способно напомнить богу о его подлинной сути?
Богиня выросла в Лоуленде, воспринимая все происходящее в нем как должное, и только спустя несколько десятков лет и тысячи странствий по мирам осознала контрастность Мира Узла, его жизни, замешенной на красоте, величии, силе, равнодушной или творческой жестокости. Осознала, но не отринула. Разве могла она упрекать брата за проявление сущности бога боли и извращений? Богам не дано сдерживать свою божественную суть. Элия принимала и свой мир, и родичей такими, какие они есть, с их жизнелюбием, колким остроумием, элегантностью, смертоносным обаянием, веселой жестокостью, страстью к насилию и «дикой охоте», легенды о которой жили во многих мирах.
Встряхнувшись, богиня заметила, что размышления увели ее слишком далеко в глубь себя, заставив утратить связь с реальностью. Материальный мир напомнил о себе ударившейся в философию принцессе: приятно теплая вода почти остыла, пышная абрикосовая пена опала и плавала по поверхности жалкими островками былого величия. Женщина вылезла из ванны, закуталась с ног до головы в пушистое полотенце, подождала пару секунд, пока оно, снабженное простенькими чарами, впитает воду, и, не накидывая пеньюара, побежала в спальню. Шелковые простыни уже ждали ее.
— Прекрасной ночи, Творец! — как обычно, тихо прошептала принцесса и, закрыв глаза, задумчиво добавила, имея в виду родственников и себя: — Творец великий, какие мы сволочи. За что же я люблю их?
