– У тебя есть ко мне какие-либо вопросы по поездке? – спрашивает Блэквуд.
Судя по тому, как она выделяет голосом слово «поездка», откровенный разговор о ее дружбе с моим отцом – вроде того, который состоялся у нас пару ночей назад, не приветствуется. Теперь я жалею, что не расспросила ее подробнее о том времени, когда она училась в Академии вместе с моими родителями: какими они были в моем возрасте, до того как им пришлось бежать из Европы и от своих Семей и скрываться в Америке.
– Как нам связаться с вами, если понадобится? – спрашиваю я, вдруг осознавая, что вовсе не уверена в своем желании навсегда расстаться с Академией Абскондити.
В уголках ее глаз появляется легкий намек на улыбку.
– Обычным способом – через связных ваших Семей.
Хочу сказать, что понятия не имею, кто эти связные, но в присутствии охранников наверняка не стоит задавать таких вопросов.
Блэквуд смотрит на Эша, но тот ни о чем не спрашивает. Он держится так спокойно и непринужденно, как будто собирается домой на каникулы проведать своих родных.
– Итак, если у вас больше нет вопросов, – продолжает Блэквуд, – сейчас охранники отведут вас в комнаты, где вы переоденетесь в дорожную одежду и оттуда отправитесь в путь.
Мы с Эшем встаем.
– Счастливого пути. Увидимся, когда вы оба вернетесь, – говорит Блэквуд, и хотя ее тон, как обычно, холоден и отстранен, мне кажется, что она искренне желает нам удачи.
– Спасибо, – говорю я и улыбаюсь, сожалея, что, когда у меня была возможность поговорить с ней с глазу на глаз, я не поблагодарила ее за все те различные способы, которыми она меня защищала.
Тогдашний наш ночной разговор состоялся пару дней назад, сразу после схватки с Коннером, и полное изнеможение вкупе с известием, что папа не оставил ни малейшего намека на то, где его искать, лишило меня последних сил и затуманило разум.
Бросаю последний взгляд на Блэквуд, понимая, что, скорее всего, вижу ее в последний раз. Ведь даже если мы чудом останемся в живых и найдем папу, я ни за что не оставлю его одного, чтобы вернуться сюда. С трудом верится, что в эту минуту мне в голову приходят мысли о директоре Блэквуд, но я знаю, что буду немного скучать по ее жесткой манере и блестящим играм в стратегию. Наверное, я никогда не пойму всего того, чему она пыталась меня научить, но в одном я уверена: ее уроки не прошли даром.
Мы с Эшем покидаем кабинет. Когда за мной закрывается дверь, не могу отделаться от мысли, что закончилась очередная глава моей жизни. Уезжая из Пембрука сюда, я не подозревала, что жизнь уже никогда не будет прежней, но сейчас, покидая Академию, я точно знаю, что мой мир вот-вот снова изменится.
– Нам опять дадут снотворное, да? – спрашиваю я Эша, когда мы спускаемся по лестнице.
– Ну, разумеется, – говорит он, успокаивающе улыбаясь.
Охранники отводят нас на первый этаж. Мы идем по тускло освещенному коридору. Охранник, сопровождающий Эша, останавливается возле двери напротив учительской и отпирает ее.
– До встречи в Америке, – говорит Эш, скрываясь в комнате.
Я следую за вторым охранником к соседней двери, и он тоже отпирает ее без объяснений. Захожу внутрь, дверь с громким щелчком закрывается за мной. Оказываюсь в маленькой уютной комнатке, больше напоминающей номер в частном отеле, чем ставшее уже привычным для меня помещение в замке. На стене висит яркий гобелен, из мебели тут только большая кровать с балдахином и изящный столик. Огонь в камине приятно обогревает комнату.
В изножье кровати лежит моя матерчатая сумка в синюю клетку и с потертыми ремнями – на фоне старинной мебели она кажется инородным предметом. Провожу пальцами по знакомой ткани, расстегиваю черную молнию и чувствую родной запах – от сумки все еще пахнет домом.
Внутри лежат вещи – частицы дома, при виде которых у меня ноет сердце: наволочка с соснами с моей кровати, старая папина футболка, которую я несколько лет назад приспособила себе под пижаму, и пара митенок из экокожи, которые мы с Эмили купили в прошлом году в полной уверенности, что станем законодателями новой моды. Оказалось, что для зимы они недостаточно теплые, а летом в них жарко, так что носить их можно всего пару недель в году осенью, когда в воздухе только появляется первый холодок. Мы, конечно, упрямо носили их каждый день, чтобы оправдать покупку, а друзья постоянно отпускали шуточки по поводу банды байкеров. Эмили не обращала на них внимания и настаивала, что Пембрук просто слишком мал для оригинальных идей.
В предвкушении встречи с родным домом дышать становится легче. Сбрасываю шерстяную мантию, белую льняную рубашку и черные легинсы, оставляю форму Академии на полу и натягиваю любимые джинсы и удобный растянутый свитер. «Домой! Я еду домой!» Сажусь на край кровати и вытаскиваю из сумки высокие коричневые сапоги.
Раздается легкий стук в дверь.
– Войдите! – отзываюсь я.
На пороге возникает охранник. В руке он держит стакан с мутной жидкостью – видимо, снотворное для меня. И я снова болезненно осознаю, что у меня две жизни – тихая жизнь в Пембруке и смертельно опасное существование Стратега.
Натягиваю сапоги, застегиваю сумку. Хочется спросить, что будет дальше, но это бесполезно – охранник все равно не ответит. Он дает мне стакан, и я забираюсь подальше на кровать. Кто знает, как быстро сработает эта штука. Не хватало еще грохнуться на пол и заработать сотрясение мозга. Нюхаю жидкость в стакане, но не чувствую никакого запаха. Вопросительно смотрю на охранника, но тот, как всегда, наблюдает за мной с обычным для них бесстрастным выражением лица.
Не знаю, может, меня просто трясет от радостного возбуждения по поводу возвращения в Пембрук, но я вдруг начинаю петь: «Добавила лайм в кокосовое молоко и выпила все до дна». Потом залпом выпиваю солоноватую на вкус жидкость и возвращаю стакан охраннику. И хотя он по-прежнему выглядит холодным и отстраненным, готова поклясться, что в глазах у него появляются веселые искорки.
– Не бойтесь, – говорю я. – Я никому не скажу, что рассмешила вас. – Сначала ничего не происходит, но постепенно все вокруг начинает расплываться, как будто я гляжу на мир сквозь залитое дождем окно. – Мне то-о-о-оже смешно! – С этими словами я падаю на спину на мягкую кровать. – Ураааа!
* * *
С резким вдохом отрываю голову от хрустящей белой наволочки. Мир вокруг меня внезапно материализуется. Часто моргаю, пытаясь сориентироваться в комнате, сердце бешено колотится. Я лежу на шикарной, прямо-таки королевской кровати. Возле большого, прикрытого шторой окна стоит кресло. А еще стол, над которым висит огромный телевизор с плоским экраном. Тру лоб рукой и сажусь, нахмурив брови и в изумлении разглядывая странные современные предметы. Потом вспоминаю о снотворном, вспоминаю, что уехала из Академии.
Спускаю ноги с кровати, на полу вижу пушистый ковер и белые тапочки. «Я в отеле?» Хочется смеяться, как бывает, когда просыпаешься от странного сна и чувствуешь такое облегчение, что аж голова кружится. Но эта комната, которая еще недавно показалась бы мне настолько замечательной, что я немедленно кинулась бы отправлять Эмили фотографии, теперь, после месяца, проведенного в Академии, производит на меня странное впечатление.
