– Нет, – говорит Эмили с таким пылом, что я снова поднимаю на нее глаза. – Даже не думай об этом, Новембер Эдли! Это я задала тебе вопрос, а не наоборот. А теперь отвечай: ты собираешься поступать в Университет Коннектикута или нет? – спрашивает она, и хотя в ее голосе чувствуется жар, в глазах читается облегчение.
А от этого и мне становится легче.
– На сто миллионов процентов, – говорю я, и мы улыбаемся друг другу счастливыми, глуповатыми ухмылками, от которых глаза превращаются в щелки, а на душе теплеет. И весь этот разговор мгновенно забывается, как будто его никогда и не было.
На заднем крыльце дома Бена скрипит дверь-ширма. Мы обе поворачиваемся и наблюдаем за тем, как Бен пытается удержать в руках три стакана лимонада со льдом и два пакета чипсов. Ни одна из нас не намерена ему помогать…
Неужели папа все знал? Еще полгода назад знал, что меня здесь не будет и я не смогу поступить в Университет Коннектикута, как мы с Эмили всегда планировали? У меня в голове целый рой вопросов – об убийстве тети Джо, о наших родственниках из Альянса Стратегов и об их с мамой решении спрятать меня. Но потом я замечаю крупный почерк Эмили на одной из записок, привязанных к белым розам, и у меня сжимается сердце. Многое в моей жизни сейчас не поддается контролю. Многого я не понимаю. Но я точно знаю, что причиняю боль своей лучшей подруге – человеку, с которым я должна выпить первый в жизни бокал вина, впервые поехать вместе в Европу, человеку, которому я хочу первому рассказать, что влюбилась.
Бью себя кулаком по бедру. «Не могу я так поступить с Эмили! Что бы ни случилось». Еще толком не осознав, что делаю, тихо прокрадываюсь к себе в комнату и надеваю пальто. Сердце бешено колотится. Знаю, что это не самый умный поступок. Но я также знаю, что если не попытаюсь в последний раз повидаться с Эмили, потом буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
На цыпочках прохожу мимо дивана, на котором спит Эш, и проскальзываю в ванную. Медленно закрываю дверь и аккуратно, чтобы не издать ни малейшего звука, приподнимаю окно. Забираюсь на раковину, а оттуда через окно перелезаю на дерево.
Все мои чувства обострены до предела. Пытаюсь разглядеть в темноте какое бы то ни было движение, прислушиваюсь, не хрустнет ли где-нибудь ломающийся сучок. Медленно, осторожно спускаюсь с дерева и крадусь от одного ствола к другому, и вот наконец я достаточно далеко от дома, где меня могут заметить. Теперь можно передвигаться быстрее.
Скрываясь в задних дворах и за деревьями, я зигзагами пробираюсь по улицам, которые знаю не хуже собственной спальни. В моем предсказуемо сонном городке свет все еще горит только в двух домах.
Останавливаюсь на заднем дворе Эмили и осматриваюсь, чтобы убедиться, что никто за мной не следит. Вроде все спокойно. Залезаю на перила крыльца и подтягиваюсь, ухватившись за край крыши. Я знаю, что Эмили никогда не запирает окно спальни, мне не впервой тайком пробираться сюда, но если ее разбудит шум, от неожиданности она может закричать.
Снимаю перчатки, зажимаю их в зубах и медленно открываю окно. Стараюсь действовать бесшумно, но она может проснуться от сквозняка. Как только окно открывается достаточно широко, я быстро пролезаю в комнату и снова опускаю его, проделывая все это быстрее, чем велит здравый смысл.
Эмили ворочается под светло-синим балдахином на кровати. Делаю несколько быстрых шагов по покрытому ковром полу. Она поворачивается на бок, веки слегка подрагивают. Мне не приходит в голову ничего лучше, чем зажать ей рот рукой. Почувствовав мое прикосновение, она резко открывает глаза. На лице – испуг и растерянность.
– Это я, Эм, – шепотом говорю я. – Прости, что пробралась сюда ночью, как вор. Главное, не кричи.
Судя по выражению ее лица, она узнала меня, и сон как рукой сняло. Я убираю руку от ее рта. Мгновение она вообще не двигается.
– Нова? – В ее голосе явственно слышится недоверие, как будто она приняла меня за галлюцинацию или сон.
Я открываю рот, чтобы ответить, но прежде чем успеваю произнести хоть слово, она садится на постели в своей клетчатой пижаме и так крепко обнимает меня за шею, что я едва могу дышать. Уткнувшись лицом мне в волосы, она тут же начинает всхлипывать. Плечи трясутся от рыданий. Ее эмоции накатывают на меня волной, захлестывают меня, напоминая обо всем, что я потеряла и что еще могу потерять.
Месяц назад я воспринимала любовь Эм как должное, твердо знала: что бы ни произошло в мире, я всегда могу рассчитывать на свою лучшую подругу. Тогда все казалось незыблемым. Как будто простота жизни в Пембруке позволяла мне твердо стоять на ногах.
Эмили отстраняется и разглядывает меня, все еще сжимая мои плечи так, словно я снова могу исчезнуть.
– Ты здесь. Нова, ты вернулась, – шепчет она.
Обида на ее лице вот-вот раздавит меня. Я не знаю, как смогу сказать ей, что не останусь.
– Я здесь, Эм, и мне так жаль. Невероятно жаль. Я…
Не успеваю толком ничего объяснить, потому что выражение растерянности и горя на ее лице в секунду сменяется яростью.
– Тебе жаль? Это еще мягко сказано. Да как ты смеешь? Как ты смеешь так со мной поступать, Новембер Роуз Эдли! – со злостью шипит она.
У нее дрожит голос. Она толкает меня с такой силой, что мне приходится вскочить на ноги, чтобы не свалиться на пол.
Она тоже встает с постели и снова толкает меня.
– Я не принимаю твоих извинений! Слышишь? Я никогда не прощу тебе, что ты меня бросила. Ты моя лучшая подруга. Лучшие друзья не… – Слова теснятся у нее в горле, пока она борется со слезами.
Мне хочется потянуться к ней, обнять ее и сказать, что все кончилось. Но я стою на месте и пытаюсь выдавить из себя хоть что-нибудь.
– Тетю Джо убили, – говорю я.
Я не собиралась вот так внезапно сообщать ей о смерти тети. Но, зная Эмили, уверена, что она опять накинется на меня, прежде чем у меня появится возможность осторожно преподнести эту печальную новость вместе с извинениями.
В мгновение она перестает плакать и замирает, словно ее поразила молния. Потом делает шаг назад, глядя на меня круглыми от ужаса глазами.
– Что?
– Ее убили, и папа меня увез, – говорю я, хотя знаю, что столь туманное объяснение ее не удовлетворит. – Он боится, что это имеет какое-то отношение к их прошлой работе, что-то…
– Их прошлой работе в ЦРУ? – еще больше вытаращив глаза, спрашивает она.
– Да, – вру я, стараясь не углубляться в подробности, а то она поймет, что что-то здесь не так.
Эмили в растерянности делает несколько шагов, как будто не может до конца осознать мои слова. И я ее понимаю. В Пембруке никогда не происходит ничего ужасного. Даже после того, как папа сообщил мне, что мы в опасности, и отправил в Академию, я не верила ему до тех пор, пока не оказалась лицом к лицу с трупом.
