Зрители переминаются с ноги на ногу, глядя то на Джага, то на папу.
Лицо Джага не меняется, но он поглядывает на гостей, как будто оценивая их реакцию на папины слова.
– С фактами не поспоришь, – отвечает он и легким, непринужденным жестом разглаживает рубашку.
– Если бы тебя интересовали факты, ты бы не устраивал казнь без ведома Совета. Осторожнее, – говорит папа, – а не то люди подумают, что ты делаешь это в личных интересах.
В любое другое время я бы аплодировала папе за то, как он пытается вывести Джага из равновесия, но только не сейчас, когда рядом с ним стоит палач.
А потом я замечаю, что у Джага дергается глаз.
– В твоем положении было бы разумно более мудро распорядиться последними минутами своей жизни. Например, попрощаться. Но не важно, тебя легко заставить замолчать. Стража! – говорит он и снова озирается по сторонам, как будто в ожидании какой-то невидимой угрозы.
Один из папиных охранников сует тряпку ему в рот, затыкая его прежде, чем он успевает ответить.
– А теперь ведите его сюда, – с абсолютным хладнокровием говорит Джаг.
Вышибала ставит на пол перед нами большую деревянную колоду, покрытую темными пятнами. Наверняка это кровь. Внутри все холодеет, кровь бешено стучит в висках. А когда охранники волокут папу вперед, я начинаю сопротивляться.
– Вы что, действительно это допустите? – гневно обращаюсь я к толпе, пытаясь в последний момент выиграть время. Может, появится Лейла или произойдет еще что-нибудь. – Вы действительно позволите ему убить собственного сына и внучку, не задав ни единого вопроса? Может, и так, может, вы будете молча стоять на месте, оправдывая нашу казнь тем, что это наказание за нарушение какого-то устаревшего правила. Может, вы закроете глаза на свои сомнения по поводу того, почему старший сын Семьи Львов вдруг исчез в юности, а ведь он сбежал, потому что его родной отец назначил награду за его голову. И даже если вы сумеете примириться со всеми этими странностями, как вы сможете объяснить гибель моих друзей? Разве имеет право Джаг убить учеников Академии без ведома их Семей, без разрешения Совета? Шакала, Лису и сына главы Волков.
Потрясенная толпа вновь начинает шептаться, обмениваясь тревожными взглядами.
– Хватит! – говорит Джаг, но не тихим голосом, которым вчера заставил замолчать Аарью, а грубо, выдавая, что его показная невозмутимость дала трещину.
Но у меня в ушах звучат слова Инес – «Никогда не подчиняйся!» – и я продолжаю:
– Спросите себя: будете ли вы спокойно жить, если весь Альянс возглавит тот, кто готов убивать детей? У Стратегов есть правила; у нас есть порядок. Джаг нарушает все эти правила, однако он все еще возглавляет эту Семью. Как такое возможно? Как можно допустить, чтобы он убивал наиболее одаренных учеников прямо в Академии, освященном веками заведении, где дети всех Семей равны?
Когда я замолкаю, папа с гордостью смотрит на меня.
В толпе раздается несколько резких вздохов. Я вижу, что Джагу хочется и на меня надеть намордник, но он слишком горд, чтобы позволить людям думать, что может контролировать ситуацию, только если заткнет всем рот.
– Бред провинившегося ребенка, – говорит он, как будто мое отчаяние очень печалит его, но глаза его горят гневом.
– Если не верите мне, спросите их! – Я киваю в сторону своих друзей и говорю как можно быстрее, надеясь, что мои слова попадают в цель. – Спросите Брендана. Он не такой хороший лжец, чтобы это скрыть. И спросите себя: а что, если ваших детей, кузенов, братьев, сестер ждет то же самое, потому что они не согласны с Джагом? Проблема вовсе не в Львах. Я отказываюсь в это верить. Мой отец – Лев. Я сама Лев. Человек, который злоупотребляет властью и без причины убивает других Стратегов, – Ягуар.
Лицо Джага напрягается, но вместо того, чтобы обратиться ко мне, он жестом указывает на плаху, привлекая всеобщее внимание к папе и палачу.
Охранник толчком опускает папину голову на окровавленную колоду.
– Нет! – кричу я, и этот надрывный крик будто вырывается из самого моего сердца.
Я дергаюсь, пытаюсь вырваться, но как бы сильно я ни сопротивлялась, не могу ослабить хватку охранников, которые меня держат.
Глаза Джага сверкают. По пути назад к трону он подходит ко мне, наклоняется и шепчет так, что слышу только я:
– Ты умрешь последней, а перед этим увидишь, как погибают твой отец и все твои дружки.
На долю секунды у меня едва не останавливается сердце, когда я вспоминаю зашифрованное сообщение, которое Эш поначалу отказывался мне передавать: «Гарри мертв; грядет расплата». Джаг поймал нас в ловушку в темнице, издевался над моими друзьями, а теперь еще и это. Насладившись выражением ужаса на моем лице, Джаг спокойно садится на трон. К нему снова вернулось самообладание.
В отчаянии я еще сильнее борюсь с охранниками.
– Папа! – кричу я, когда палач встает возле него.
Резко отвожу плечи и взбрыкиваю ногами, как будто делаю сальто назад. Охранникам удается выдержать мой вес, но я наклоняюсь так далеко назад, что частично переворачиваюсь, а это дает мне достаточно сил, чтобы ударить охранника справа ногой в лицо. Слышится хруст, из носа у него хлещет кровь. Он отпускает меня, из-за чего второй теряет равновесие, и я жестко падаю на бок. Но прежде чем я успеваю выпрямиться, пошатнувшийся охранник снова хватает меня и, вцепившись мне в волосы, принуждает встать на колени.
– Поднять топор! – велит Джаг палачу; в голосе его звенят триумфальные нотки.
Палач обеими руками поднимает топор, заносит его высоко над головой, и весь зал как будто замирает вместе с ним. Затем резко опускает руки, и лезвие с такой силой и скоростью рассекает воздух, что никто даже не успевает заметить, когда оно меняет направление – и сносит с плеч голову вышибалы.
От крика, застрявшего у меня в горле, я едва не давлюсь. Кровь брызжет во все стороны, толпа отшатывается. В зале стоит такая тишина, что когда голова и тело вышибалы падают на пол, раздается гул, как будто звук транслируется через динамик.
Я не мигая смотрю на папу.
Затем все происходит одновременно. Охранники распахивают дверь и зовут подмогу, а половина зала смотрит в сторону выхода – не столько потому, что им страшно, сколько потому, что они не хотят принимать участие в этой схватке. Палач, не теряя времени, вновь замахивается топором и убивает одного из охранников, которые держат папу.
На смену всегдашнему спокойствию Джага приходит ярость.
– Убить их! – приказывает он у меня за спиной.
Я могу думать лишь о том, что он наконец осознал свою ошибку: он пригласил на показательную казнь членов других Семей – людей, которым он, возможно, нужен с политической точки зрения, но которые вовсе не желают рисковать жизнью, спасая его.
Охранник, которому я разбила нос, вынимает нож, другой откидывает мою голову назад, обнажая горло.
