- Из пивницы? – Мирослава удивилась. Как можно незаметно уйти из пивницы? Там же камень кругом…
- Цыц! – Строго шикнула мать и, довольно кивнув собранным дочкам, кинулась в покои Гдеся, откуда раздавался плач Зоси и крик младенца.
- А Зоська опять ревет. – Проворчала Марыля, хватая свой узел.
Мирослава только молча сунула сестре второй узел, а сама кинулась вслед за матерью.
- Зося, Зосенько… - пани Малгожата уговаривала невестку, одевая, словно малое дитя. Малыш уже затих, тепло укутанный нянькой и теперь увлеченно сосал хлебную соску. Оценив обстановку, Мирослава кинулась к сундукам и начала вязать еще один узел, на этот раз из Зосиных вещей.
Все это заняло меньше времени, чем казалось. И вскоре женщины Соколувские уже спускались в каменный подвал, глубоко врытый в холм. Стены подвала были выложены диким камнем, так же, как и фундамент дома. Мирослава с тоской смотрела на слабый фитилек свечи, не дающий комнате окончательно погрузиться во тьму.
Они сидели в полной тишине. Тяжелые дубовые двери почти полностью глушили звуки, так что женщины не знали, сколько времени прошло и все ли спокойно наверху.
Чтобы унять тревогу, пани Малгожата достала четки и начала молиться. Зося, как раз закончившая кормить, отдала ребенка няньке и тоже опустилась на колени рядом со свекровью. Миросе и Марыле не оставалось ничего иного, как присоединиться. Вскоре все звуки потерялись в тихом бормотании.
Со временем Мирослава потеряла счет времени. Ей казалось, что они уже вечность заперты в этом каменном мешке. Конечно, девушка честно пыталась молиться вместе со всей семьей, но привычные слова никак не шли на ум. И лишь когда нянька, извинившись, отлучилась к поганому ведру, стоящему в углу, Мирослава поняла, что прошло совсем немного времени. Ведь она пока не чувствует ни голода, ни жажды, ни прочих надобностей, хотя и прибежали все в подвал прямо из постелей.
Сложно сказать, сколько прошло времени. Иногда Миросе казалось, что там, наверху, уже случилось что-то страшное. Что вокруг не осталось никого живого, и только обгорелые остатки дома лежат сейчас на холме, закрывая вход в подвал. Иногда ей казалось, что где-то рядом раздаются звуки и сейчас в дверь постучит закованный в латную рукавицу кулак.
Скрип открывающейся двери заставил всех вздрогнуть.
- Ну, рыбоньки мои, напугались? – Пан Януш, растрепанный, потный и жутко довольный стоял в дверном проеме. В ярком свете факела отец показался Мирославе моложе, и как-то… грознее, что ли.
- Яно-очку! – Панна Малгожата с протяжным стоном повисла у мужа на руках. Она обнимала его, гладила закопченное лицо, не жалея расшитой рубахи. Целовала мужа, совершенно не стесняясь присутствующих тут же детей и невестки.
- Яно-очку! Кохане мое!
- Ну все, все, Малгосю… Творец миловал… - Пан Януш, счастливый и смущенный одновременно, пытался одной рукой обнять жену, а другой – отодвинуть факел подальше от нее.
Глядя на эти неуклюжие попытки, Марыля прыснула и, встав, забрала у отца факел.
- Наши победили, татусю? – Спросила она, напоминая супругам о том, что они в этом подвале не одни.
- Победили, Марысько. Пробедили!
- А Гжесь? – Голос Зоси дрожал. Видно, она ждала, что сейчас вслед за отцом в подвал спустится и ее муж. И теперь успела напридумывать себе всяких страстей.
- Живой твой Гжесь! - Пан Янушо радостно засмеялся. Миросе вообще показалось, что отец ведет себя немного странно, словно хлебнул лишку на гулянке. Она даже принюхалась, но запах солений, пропитавший воздух подвала, не позволял почувствовать ничего.
- Живой. Поскакал с пахолками на помощь Августу, песиголовцы в ту сторону двинулись.
Когда женщины вышли из подвала, Мирося первым делом кинулась к окну. К ее удивлению, на улице едва рассвело.
- Это что же, получается, мы там в пивнице всего-ничего просидели? – Удивленно спросила она.
- Получается, так. – Согласилась Марыля, тоже выглядывая из-за плеча сестры.
Почему-то паннам казалось, что после набега, после боя все вокруг должно было как-то измениться. Они ожидали дыма от пожарищ, следов боя и… они сами не знали, чего еще.
На деле же все выглядело так буднично, словно не битва прошла над Соколувым, а обычная страда. Тогда тоже все бегают, все то и дело спотыкаются о что-то брошенное во дворе и всем некогда это что-то поднять. Пожарищем действительно тянуло, но откуда-то из-за стены. Видно, сгорело несколько хлопских халуп. Но их-то отстроить недолго, были бы все живы.
Пара хлопских мальчишек во дворе наводила порядок. Еще пара - гасила костры под двумя казанами: со смолой и кипятком. Видно было, что пан Януш подошел к обороне основательно. Лукашик, одетый в старый доспех Гжеся, из которого тот вырос еще несколько лет тому назад, командовал этим босоногим «войском». И больше мужчин во дворе не было, только бабы с детьми, кто по звуку била кинулся не в лес, а к панской усабьде.
- Тата, а где все? – Спросила Мирося, еще раз оглядывая двор.
- Так, к Августову поскакали. Говорил же, - пан Януш уже успокоился и отвечал обстоятельно. – Если там тоже пара рыцарей в голове отряда, то старому Августу самому не отбиться.
- Но ты же отбился?
- Так я не сам. – Тут пан Януш строго поглядел на няньку и спросил: - А ты чего тут стоишь до сих пор? Дитяти спать пора. Да и сама отдохни, что ли.
Дождавшись, пока нянька унесет ребенка, пан Януш выглянул за ней в предпокой, потом прикрыл дверь и, наконец-то, довел фразу до конца. – Мы не сами отбились, нам Борута помог.
- Борута? – Мирося встрепенулась. Пани Малгожата тоже подошла поближе, прислушиваясь к разговору. Она уже успела приодеться и теперь ловко убирала волосы под чепец. Негоже пани ходить, как холопка, в одном небрежно наброшенном платке.
- Так Борута же. Он со своими ядзвинами на них налетел, только они на стены полезли. Так, собственно, до стен толком и не дошли. Ну, и мы с Гжесем отворили ворота и… И правильно, стены у нас почти новые, и десятка лет не простояли. А эти …. драни, поцарапают еще своими крюками. Зачем хорошие стены портить?
Пан Януш шутил, хотя вид его уже был не таким счастливым. Это сразу заметила пани Малгожата.
- Так а что случилось-то, Яночку? С ядзвином этим… прости Творче, сталось что, или с чего ты так посмурнел?
Пан Януш прошелся по покою туда-сюда, не замечая, что попирает тканные половички грязными сапогами. Ничто из женщин не решился сделать ему об этом напомнить. Негоже победителю и защитнику каким-то половичками пенять. Отстираются. Сообразив, что женщины, вообще-то, ждут от него ответа, пан Соколувский наконец-то опомнился.
- Среди нападавших рыцарь оказался. Ну-у… Так-себе рыцаришко, если честно. У нас с Гжесем доспехи-то подобротнее будут. Но не наш, чужоземец какой-то. Нельзя, чтобы слух пошел, что, мол, в княжестве нашем погане верных Творцу рыцарей убивают. Орденцы вой поднимут на весь просвещенный мир.
