Она слишком привыкла к деревянным резным стенам княжеских хором вместо бескрайних полей и тёмных лесов, привыкла к мягким коврам под ногами вместо сена на старых полах родной избы и редкой травы во дворе, где как ни подметай, всё равно останется куриный помёт.
Дара почти забыла свою жизнь, саму себя. И пришла пора возвращаться.
Жизнь в княжеском дворце испортила её, а люди князя чуть не убили. Она не могла так легко сдаться. Ей удалось выбраться со двора на улицы Златоборска. Длинные рукава мешали идти. Полы одежды прикрывали голые ноги, защищали от ветра и мороза, но Даре вдруг стало тесно и душно в кафтане, чуждо, как медведю, которого нарядили в красную рубаху на ярмарку.
И она сбросила кафтан с плеч, нетерпеливо откинула его в сторону.
Вдохнула полной грудью. Кожу опалило дыхание ночи, и по телу пробежали мурашки.
Дару взбодрил мороз, будто пробудил ото сна. Она ожила, задышала глубже, и воздух показался слаще прежнего. Заслышав звук шагов в стороне, она кинулась за стену дома, прислушиваясь.
Тяжёлой поступью мимо прошли двое дозорных, и Дара поспешила дальше, вниз по узкой улочке между дворов к воротам, ведущим из города к реке, туда, где сливались воедино Вышня и Звеня.
И с каждым шагом сильнее бурлила кровь, а вместе с ней сила, что текла по жилам.
Пальцы кололи сотни иголок, и Дара беспокойно сжимала и разжимала кулаки, силясь справиться с вернувшейся силой.
Казалось, что стены княжеского дома сдерживали её, душили, не давали вырваться из тяжёлого сна. И вот она проснулась – в лёгкой рубахе, босая. Пояс развязался и змеёй прополз по земле вслед за Дарой, но она не оглянулась, не удержала его, и он остался лежать позади.
И сила новым приливом окатила с головой.
Больше не было холодно. И страшно тоже не было. Дара бежала вперёд, и ворота становились всё ближе. Златоборск погрузился во тьму, только на воротах детинца горел одинокий огонёк.
Дара прильнула к стене крайнего дома, выглянула из-за угла. На воротах стояли двое дозорных. Она знала, как пройти мимо одного, но двух…
На поясе висел нож. Не такой, каким мачеха резала капусту, готовя соленья, но боевой, каким северяне владели столь хорошо, что могли убить даже лойтурцев в их тяжёлых доспехах.
Но Даре нож мог пригодиться для другого. Она поднялась обратно вверх по улице, спряталась за забором.
Зажмурив глаза, она попыталась вспомнить знак, что подглядела однажды у Ауки. Ясно перед ней предстала землянка в лесной глуши и тёмные стены, испещрённые рисунками. Они были вырезаны на её коже, выцарапаны на костях.
Дара достала нож из ножен, вывела остриём знак на заборе.
Он не засиял, как в видениях, но зарябил, задрожал и медленно расплылся, исчезая, как если бы был вырезан не в дереве, но в тающем на солнце масле.
Дара нахмурилась, разглядывая то место, где мгновение назад был рисунок. И резко отпрянула назад, когда прямо из стены на неё шагнула фигура в белом. Тёмные короткие волосы обвивали затылок, в ушах качались серьги. На поясе – кожаные ножны. Белая, будто снег, девушка улыбнулась Даре. Зловеще, пугающе. Дарина вздрогнула от охватившего её ужаса. По узкому лицу гуляли тени, искажая странные черты. Глаза горели ведьмовским огнём.
Дара смотрела на саму себя и не узнавала. Неужели так она выглядела на самом деле? Столь чуждо, столь… зловеще? Будто дышала холодом глубоких лесных оврагов, где рос мягкий мох и гнила старая листва, где корни деревьев переплетались меж собой словно змеи, куда не заглядывало солнце и куда страшились ступать добрые люди?
Её тень ступила в сторону и прошла вдоль стены. Без пояса, в просторном платье она походила на духа, что забрёл из полей в город. Ей не было места среди людей.
Навьи твари выглядывали из-под заборов, из окон и с крыш, следили с любопытством за тенью. Давно в Златоборске не творилось подобных чар.
Тень повернула на главную улицу, что вела к воротам. Её быстро заметили.
– Стой! Кто идёт? – донёсся голос одного из дозорных.
Дара на цыпочках добежала до угла, остановилась, осторожно выглянула.
– Стой, говорю! – грозно предупредил один из стражников.
Из-за угла не видно было второй, ненастоящей Дары. Вышло разглядеть только самих дозорных, которые стояли с боевыми топорами у ворот.
Один из них кивнул второму:
– Хватай её!
– Так это не девка, русалка. Ну её…
– Хватай, кому говорю. Велено никому не ходить по городу по ночам.
– Так русалка же…
– Сам ты русалка. Иди!
Тень и вправду мало походила на человека. Неудивительно было, что взрослый мужчина её испугался. Неохотно он отошёл от ворот, осенил себя священным знамением. Дара прислушалась к шагам. Когда те стали затихать, она вздохнула, собираясь с духом, и вышла из-за угла.
Дозорный на мгновение не сдержал испуга.
– Вот ты где, – вернув самообладание, произнёс он. – Куда направляешься? Почему не ответила, когда позвали?
Говорил он строго, почти сердито, но Дара заметила страх в его глазах. Она молчала, медленно приближаясь к нему, и с каждым её шагом голос стражника звучал всё неувереннее.
– Что молчишь, девка? Язык проглотила?
Дара поймала его взгляд и больше не отпускала.
Ему было около тридцати. Невысокий, с пышными усами, но без бороды.
«Рдзенец», – подумала Дара, хотя стражник говорил по-ратиславски чисто.
У него было круглое доброе лицо и ясные глаза. Даре не хотелось причинять ему зла.
Она подошла совсем близко, не отрывая взгляда. Стражнику стоило остановить её, но он не смог.
Даже голос стал ему неподвластен:
– Ночью нельзя… к стене…
Дара прильнула к нему, впиваясь поцелуем, прокусывая губу и слизывая кровь.
– Открой ворота, дай мне выйти и никому не говори о том, что встретил меня, – приказала она.
Стражник глядел круглыми остекленевшими глазами.
– Мма, – проговорил он невнятно.
Он поднял засов, приоткрыл ворота. Дара протиснулась сквозь узкую щель и быстро побежала вдоль тёмных дворов по городу к скотьим воротам, что вели в посад. Горяй объяснил, что их не закрывали на ночь, чтобы коровы могли пастись в любое время. Стражники скотьих ворот спали прямо на траве. Дара тихо проскочила мимо них и дальше пошла уже по тропе вдоль крепостной стены. Днём она видела лучников на башнях и не рискнула бы попасться им на глаза. В белом платье она была лёгкой мишенью.
Внизу шумела Звеня. В ушах гудело от напряжения. Языком Дара слизнула чужую кровь с губ, обезумевши от вкуса власти и воли. Ей неописуемо хотелось сотворить что-нибудь ещё. Призвать огонь из-под земли, чтобы он в буйном танце проплясал вдоль стен города, обрушить бурю и вызволить реку из сковавших её берегов.
