– Живой?
– А на кой ему мёртвая ведьма?
– Она заслужила смерти.
– Это не тебе, Вячко, решать, а князьям. Молод ты ещё и зелен, а если не образумишься сейчас и не вернёшься в Златоборск, так лишишься всего. Не дури, послушай отца! – Дядька положил ему руки на плечи, заглянул в глаза: – Не о себе ты должен думать.
Горыня принюхался и разочарованно покачал головой.
– Иди спать. Утром отправляемся домой. Стрела, Небаба, отправьте весточку Пресветлому Брату, что он не нужен. Деяна возьмём с собой, похороним на Калиновых Холмах, как и положено.
– Точно, – прорычал от злости Вячко, вспомнив про Стрелу. – Вы двое же уже послали за Пресветлым Отцом, хотя я велел не ждать.
Небаба промолчал, сверля его глазами. Надул губы, как ребёнок, сжал кулаки, всегда готовый к драке. Стрела смотрел снизу вверх, но всё равно свысока.
– Ты княжич, Вячко, но считаться с дружиной обязан, если хочешь, чтобы она с тобой считалась. А будешь плевать на своих побратимов, так мы другого князя найдём.
– Иди спать, мальчик, – Горыня похлопал его по плечу. – А то наворотишь дел.
Вячко вырвался из его рук и развернулся, пошёл обратно в дом, не оглядываясь. У двери в его ложницу стояли два дружинника из людей Горыни. Сторожили его словно пленника. Какой он после этого княжич?
Вячко долго не мог заснуть, мучился от боли в руке и ноге, но ещё больше от бессильной своей злобы. Он не уберёг Добраву, сам послал на смерть, сам приставил к лесной ведьме. Зубами он впился в подушку. Зачем он держал её при себе? Он же знал, всегда знал, что врал. И хотел, чтобы его слова были правдой, но всё равно понимал, что отец никогда не позволит жениться на простолюдинке.
И Деяна погубил по своей глупости. Товарищи уговаривали его быть осторожнее, разослать весть о награде за ведьму по княжествам. Это Вячко заупрямился и сам отправился в погоню, позабыв про долг. Ненависть ослепила его.
А теперь и последнего лишится – мести.
Боль в руке сводила с ума, но куда хуже мучили мысли. Вячко метался в постели, то падая в забытье, то открывая глаза и тяжело дыша. В горле пересохло, губы были сладкими от вина, а разум дурным.
Как найти ведьму? Как обхитрить брата с отцом?
Незаметно подкралась тьма. В самой чёрной гуще он разглядел огонёк свечи. Ветер трепал его нещадно, пытался задуть, но пламя прикрывала рукой Добрава.
– Ты здесь, – облегчённо вздохнул Вячко. – Я так испугался, что больше никогда тебя не увижу.
Он потянулся к ней, желая обнять и не отпускать больше никогда.
Ласково Добрава улыбнулась, поднесла свечу к губам и задула огонь. Ночь обвалилась сверху, ослепила. Из груди вырвался крик. Вячко бросился вперёд, пытаясь поймать, схватить, удержать. Но вокруг осталась только ночь, только пустота.
И он бежал совершенно один, кричал и молил, но никто его не слышал.
– Спи, огонёк, спи, – прошептал ласковый голос совсем рядом. – Пусть уйдут твои печали, пусть вернётся сила. Пусть водой потечёт жизнь по жилам, пусть огонь запылает в сердце.
Тяжело стало дышать, поднялись облака дыма, запахло гнилью болотных трав. А голос пропел в сумраке:
– Спи, огонёк, спи. Развею тьму пещер, прогоню мрак и холод, и в ночи ярче солнца засияет сердце земли.
Глава 23
Ты нарвёшь этой крапивы, хотя твои руки покроются волдырями от ожогов.
«Дикие лебеди», Ханс Христиан Андерсен
Рдзения, Гняздец
Месяц жовтень
О многом Милош мог поведать Даре. О том, как не помня себя летел от мельницы на краю Великого леса, и кровь его горела, и как боль эта преследовала потом долгие месяцы, как заставляла стремиться обратно в Совин и никогда не достигнуть его.
Он мог поведать, как нашёл его ворон-оборотень Драган и принёс в тёмную мазанку, где смрадно пахло и всегда было холодно. Он мог рассказать, как затем провалился во мрак и не помнил ничего, кроме холода и зловония.
Он мог поведать, как впервые осознал себя, лёжа на холодном полу и вгрызаясь в него сломанными ногтями, а кровь бурлила в жилах, словно по ней текло расплавленное золото, и в голове кричали чужие голоса, и он глох от их воплей. Он мог рассказать, как чародейская сила рвалась наружу и молила высвободить её и как отчаянно он сопротивлялся.
Он мог поведать, как каждую ночь шёл по дороге из Гняздеца в Совин и вспоминал ликующую злую улыбку на бледном лице Дары и представлял, как сомкнёт руки на её шее и переломит словно тростинку.
Многое он мог поведать старшей дочке мельника, когда повстречались они посреди дороги, но не стал. К горлу подступил ком, руки свело судорогой. Нужно было идти дальше.
Вдоль дороги темнела роща, ночь обволокла округу. Совин звал.
Дара словно вросла в землю. Милош приблизился, пригляделся. Исчезли её косы. Короткие чёрные волосы растрепались в стороны, будто на голове у ведьмы было вороново гнездо. На щеке багровела запёкшаяся кровь. Тёмные глаза расширились от ужаса. Испугалась.
Милош пошёл навстречу. Дара вздрогнула и сделала шаг назад, когда он оказался слишком близко. Правой рукой ещё крепче Милош сжал узелок, сдержался и прошёл мимо.
– Ты как здесь оказалась? – услышал он изумлённый голос Ежи позади.
Он не желал ничего слышать. Шаги его стали широкими, быстрыми.
– Милош! Милош, подожди! Она сейчас снимет своё проклятие, и никуда не нужно будет идти. Расколдовывай его да пошибче! – закричал Ежи, но Милош не смог даже обернуться. И не захотел. Перед глазами и без того стояло её лицо. Долгие месяцы среди мрака и забытья он видел только это лицо, представлял, как раздирает его соколиными когтями.
Он услышал возмущённый голос Ежи, услышал, как тот заставлял Дару побежать за ним следом, но пошёл вперёд, подчиняясь заклятью. В груди всё сжималось от страшного ожидания. Спасение оказалось вдруг так близко, а он убегал от него прочь и не мог остановиться.
Голос Дары ударил в спину точно клинок:
– Постой!
Милош, кажется, усмехнулся. Он не помнил. Перед глазами потемнело, он продолжил идти.
И снова донёсся взволнованный голос Ежи:
– Догони его! Он не может стоять на месте.
Топот раздался за спиной. Милош не увидел, но услышал, почувствовал, как дочка мельника спотыкалась, как заплетались её непослушные ноги.
И чем ближе она приближалась, тем сильнее бурлила кровь. Огонь, что поддерживал жизнь, что спасал от неминуемой смерти, что поначалу сводил с ума своей силой, но теперь стал затихать, обжёг с новой мощью. И только тогда Милош оглянулся, поражённый знакомым теплом, льющимся из другого человека.
