Иным было обращение той летней ночью, когда их свёл предрассветный туман. На этот раз все силы, всю жизнь выпивало оно из Милоша, ибо совершенно было против его воли и против чародейских законов.
Дара желала отвернуться, но смотрела во все глаза. Смотрела и запоминала, что она натворила.
И стоило соколу принять птичий облик, она ухватила его, прижала крылья к туловищу и обвязала лапу нитью, сплетённой по указанию Дедушки.
– Держи, – велела она Ежи.
Паренёк поспешил ухватить сокола, а тот вырывался, будто петух, которого несли к кипящему котлу.
Дара забрала свечу у Чернавы и вырвала из крыла сокола два пера. Одно сохранила, а другое положила на черту на земле так, что в одном конце лежала прядь её волос, а в противоположном перо сокола. Свечу она поставила ровно посередине и поочерёдно поднесла к пламени сначала прядь, за ним перо и сожгла их. Заворчал огонёк, принимая жертву. Дара нагнулась и плюнула прямо в пламя, но то не потухло, а только ярче загорелось, и она протянула ладонь к огню, прикусила губу, когда опалило кожу.
Дара забрала дрожащего сокола, пронесла над чертой и кинула на землю. Птица замахала крыльями, но не взлетела. Упала. Перья облаком взмыли в воздух. И снова ломающиеся кости, снова кожа, тело, стон.
Милош лежал на земле, упираясь руками. Он тяжело дышал, выгнув позвоночник. Он стал человеком.
* * *
Он прислушивался к своему телу и всё не мог поверить, что не жгла больше кровь, не тянуло сердце прочь. Вольно ему сделалось, спокойно. И даже холод, казалось, не беспокоил, несмотря на наготу.
– Милош? – позвали его тихо.
Он оглянулся через плечо на взволнованного Ежи.
– Дай одежду, – собственный голос показался чужим.
– Ага…
Милош натянул рубаху и штаны, не вставая с земли, и только тогда заметил нить, мотавшуюся на щиколотке. Он притянул ногу ближе, нахмурился и вдруг с удивлением признал собственную серьгу, висевшую на нити.
– Это что такое?
Дара бросила на него короткий взгляд и сложила руки на груди.
– Нужно было что-то от меня, от тебя и от сокола. Серьга была от тебя.
– Мне теперь всегда с этой побрякушкой на ноге ходить? Хорошо, что не колокольчик на шею.
– Смотрю, тебе лучше, – хмыкнула ведьма. – Не переживай, до рассвета поносишь, а потом снимешь. Можешь снова нацепить на ухо, а если хочешь, я тебе ещё и венок на голову сплету. Чтоб ты уж совсем как баба…
– Дара! – возмущённо крикнула Веся, и Милош чуть вздрогнул. Он и не замечал её всё это время. – Как ты можешь так с ним разговаривать?! Да ты представляешь, сколько Милош из-за тебя натерпелся? Мы все через такое прошли из-за твоего глупого проклятия, а ты… ты… Эх!
Даже в свете свечи было видно, как раскраснелась от гнева Весняна. Дара смотрела на сестру, плотно сжав губы, и Милошу показалось, что она была готова расплакаться.
– Не время спорить, – прервала их Чернава.
Она вздёрнула голову, как если бы привыкла ходить в шелках и золоте, а не в кметской одежде. Милош смотрел на неё снизу вверх и будто впервые видел. Прежде он жил словно в горячке и смотрел на всё как сквозь бычий пузырь, силился разглядеть, да всё напрасно. Вот и Чернаву он рассмотрел только теперь, прикоснулся разумом к её силе, пробуя на вкус и с удивлением узнавая.
Она поглядела на него недовольно, ощутив бесцеремонное вторжение.
– Ну что, сокол, сможешь идти?
Милош кивнул, обулся и попытался подняться. Ежи и Веся тут же подскочили с двух сторон и помогли ему встать.
Дара подняла с земли свой мешок и пошла первой по дороге к Гняздецу, как если бы была там не впервые. Чернава огляделась по сторонам насторожённо.
– Ступайте без меня. Я скоро вернусь, – предупредила она и сошла с дороги.
Милош обернулся, да только она уже скрылась за деревьями. В ночной тишине слышно было, как взлетела в небо птица.
Милош вырвался из объятий друзей.
– Дальше сам, – чуть раздражённо сказал он.
В душе поднялось смятение. Всё перевернулось, смешалось и вдруг пропало. Он оглянулся на дорогу, что вела в Совин. Вдалеке в непроглядной тьме все эти месяцы мигала точка, точно бьющееся сердце, звала его, манила, тянула с невероятной силой. А теперь всё ушло. Больше не было ничего.
Ежи и Веся ждали, не уходили. Милош старался не смотреть им в глаза. Он почти не верил, что у него получится сделать шаг обратно к Гняздецу. Внутри натянулась тетива. Шаг. Один-единственный шаг. Милош сделал его, а за ним второй.
Совиная башня больше не звала. Цепь оборвалась. Он пошёл быстрее, ещё быстрее. Он был свободен.
Впервые Милош возвращался в деревню в человеческом обличье и посреди ночи, впервые за долгое время его не тянуло обратно в Совин.
* * *
В старой мазанке, построенной на рдзенский лад, их встретила лишь одинокая беззубая старуха. Она принялась обнимать Милоша, как если бы он был ей родным сыном, целовать во впалые щёки, а на Дару лишь покосилась и пробурчала:
– Ифь, какая. На фвоих фубы скалит, а нам берефь друг друга надо.
Даре захотелось рассказать: как да почему она прокляла Милоша, но промолчала. Если она не хотела оказаться на улице посреди ночи, то ругаться с хозяйкой не стоило.
– Бабушка Здислава, не серчайте на неё, – попросила нежным голосом Веся. – Дара у нас вспыльчивая, она не со зла так поступила.
Милош вовсе не обращал на неё внимания. Он тяжело опустился на лавку и устало откинул назад голову, прикрыл глаза. Дара рассматривала его отросшие пшеничные волосы, тёмные круги под глазами и не двигалась с места.
Она почувствовала на себе тяжёлый взгляд Ежи.
– Чего пялишься? – пробурчал он, хмурясь.
Дара вскинула бровь и прорычала чуть слышно:
– Прокляну.
Ежи расправил плечи, храбрясь, но недолго выдержал, отвернулся и присел рядом с Милошем. Дара хотела бы подслушать их разговор, но не смогла разобрать ни слова.
– Ты, наверное, устала? – рядом стояла сестра. – Проголодалась?
Всё время, что они были в разлуке, Дара представляла их встречу. Думала, как обнимет Весю, расцелует, как попросит за всё прощения и расплачется от счастья. На деле всё вышло совсем иначе.
Дару усадили за стол, поставили перед ней горшок с едва тёплой кашей. Она не стала привередничать, пусть и отвыкла от простой еды после княжеских палат, но в пути изголодалась. Она ела торопливо и думала, что Веся и не поверит, когда услышит, сколько ей пришлось пережить во дворце.
Но Веся вовсе не расспрашивала её ни о чём, она кружила вокруг Милоша, и потому каша казалась Даре всё отвратительнее с каждой ложкой.
