Княжич остановился на дороге, посмотрел издалека на знакомое крыльцо. Случилось то, чего он опасался и чего желал: воспоминания нахлынули сильнее, и ясно предстало перед глазами, как по ночам он пробирался под окна к Добраве, зазывал её гулять.
Так происходило с самого детства. Они бегали подглядывать за русалками в полнолуние. Дрожа от страха, Вячко и Добрава пробирались огородами к берегу реки и наблюдали издалека, как белые девушки с очами чернее самых глубоких омутов выбирались из воды и водили хороводы. Русалки были прекрасны, они сияли в лунном свете, словно их кожу покрывали драгоценные каменья. С длинных волос свисали водоросли и кувшинки, платья были мокрыми, ветхими и порой не прикрывали стройные тела, а пели русалки слаще, чем соловьи весной. И танцевали, танцевали на берегу Звени.
Добрава и Вячко не решались показаться им на глаза, и только однажды на спор Вячко и вправду отважился выйти из укрытия – так сильно ему захотелось показаться смелым в глазах Добравы. Тогда Вячко было от силы лет десять. Он выскочил из зарослей на берег и прокричал что-то дерзкое, наглое и грубое, показывая русалкам «нос». Невесты водяного прервали свой танец.
– Он сияет ярче солнца, – молвила одна русалка. Голос её прозвенел как ручеёк.
– Иди к нам, мальчик, – позвала вторая, простирая белые руки. Она была так прекрасна, что у Вячко перехватило дыхание.
Девы засмеялись, а княжич обмер на месте. Русалки медленно пошли к нему, улыбаясь.
И тогда из кустов выпрыгнула Добрава, держа длинную корягу наперевес.
– Пошли прочь, щучьи вы дочери! – грозным детским голоском воскликнула она.
Русалки захохотали звонко, словно весенняя капель. И пожалуй, они утащили бы с собой обоих детей, но сердитый голос от реки остановил их:
– Не смейте тронуть мальчишку, – пробулькал кто-то, оставаясь в темноте. – Не для вас его огонь.
Девы обернулись, ощерились, но покорились приказу. Их чарующие глаза засверкали хищно. Они отступили медленно, неохотно и на прощание посмотрели на мальчика так внимательно, будто пытались навсегда запомнить его лицо.
Только теперь Вячко понял, что в чём-то ведьма с Мёртвых болот была права. В нём таилась сила, о которой он и не подозревал, но водяные духи разглядели её много лет назад.
* * *
Долго ещё Вячко стоял напротив дома Добравы, вспоминал уже не детские их забавы, а то время, что подарили им богиня-пряха и красная весна совсем недавно. Времени того было несправедливо мало для двух влюблённых, но слишком много, чтобы оставить воспоминания, которые будут терзать до конца его дней.
Вячко развернулся, пошёл прочь от знакомого дома и сам не понял, как очутился в чужом саду среди голых покорёженных яблонь. И он упал на голую холодную землю, уткнулся лицом в колени и заплакал, как мальчишка. Добрава всегда была смелее его, сильнее. Она верила в него, любила, прощала. Она была с ним. Всегда.
Лучше бы Вячко умер. Добрава справилась бы без него. Но как ему жить без неё?
В Златоборске он остался один. На всём белом свете один. И некого ему было винить, кроме самого себя. Если бы Вячко послушал остальных, если бы отпустил Добраву, то она вышла бы замуж, родила бы детей. Она была бы живой.
Закружил ветер вокруг, унося всхлипы в ночь.
– Огонёк, – раздался тихий голос рядом.
Чужая рука легко коснулась плеча.
Вячко поднял голову и с удивлением обнаружил, что земля вокруг побелела. Шёл снег. Огромные хлопья медленно кружили, покрывая всё вокруг. Вячко и сам стал словно сугроб, огненные волосы спрятал белый саван.
Он сидел в саду Зуя, и впереди пробивался тусклый свет сквозь покосившиеся ставни.
– Как ты замёрз, совсем синий, – обеспокоенно произнесла Неждана. – Идём, тебе нужно согреться.
Старик Зуй поначалу почтительно молчал, сидя за столом и посматривая на унылого княжича, но чем больше снега выпадало за окном, тем болтливее становился Зуй и рассказывал о том, что первый снег в эту ночь года знаменовал долгую зиму; о том, что в его далёком детстве снега однажды выпало так много, что нельзя было разгрести тропинку от крыльца к дороге; о том, что русалки по ночам поют особенно грустно, потому что река пахнет кровью невинных людей, и о том, что в Златоборске, говорят, видели княгиню Злату в прошлом месяце. Будто явилась она в образе совы посреди ночи, опустилась на площадь у храма Создателя и обратилась человеком. И каждый, кто видел Злату в этот миг, клялся, что она сияла так, словно сам Создатель поцеловал её в лоб.
– А говорят, что ведьмы Ему неугодны, – с возмущением фыркнул Зуй.
Снег шёл, старик рассказывал и рассказывал, а зима подступала всё ближе.
Вячко молчал, слушал и пытался забыть.
Глава 30
р. Модра
Месяц жовтень
Вечер выдался неспокойным. Веся часто вздрагивала, река пугала её чёрной глубиной вод и тем, что в них таилось.
– Духи нас не тронут, не бойся, – с улыбкой сказала Дара, но её глаза остались тёмными, и спокойнее Весе не стало.
Ежи старался не смотреть на ведьму и не думать о духах, что обитали в воде. Он с рывком потянул на себя вёсла. Руки у него дрожали от напряжения.
– Давай я, – предложил Милош.
Они уже поменялись меньше лучины назад. Ежи знал, что друг ослаб за последние месяцы и не мог грести с ним наравне. Он и сам давно выбился из сил, чего уж ждать от Милоша?
– Не надо, я в порядке, – прохрипел Ежи.
Он был не так уж против тяжёлой работы. Пока Ежи грёб, то мог не думать о Весе и о том, как она отвергла его чувства. Пока мышцы сводило от боли, муки душевные терзали чуть меньше.
– Хватит, Ежи. Уже ночь, – устало произнёс Милош. – Нам нужно пристать к берегу и отдохнуть.
Никто не сказал ни слова. Все знали, что Милош прав, но не решались оказаться на твёрдой земле, где их могли поджидать Охотники. Что, если их всех убьют во сне? Краем глаза Ежи увидел, как сбоку от правого борта в воде сверкнуло нечто белое.
Дара вытянула шею, приглядываясь.
– Можно оставаться в лодке, – предложила она. – Вода сама донесёт нас до Совина.
– Замёрзнем, – возразил Милош.
– Всё равно нельзя разжечь костёр, – пожала плечами ведьма.
– Смотрите, храм, – Веся показала в сторону ратиславского берега, и все вскинули головы.
Чуть дальше в полутьме угадывались очертания небольшого здания с покосившейся колокольней.
Продрогшие, уставшие, они решили, что там можно было найти покой и защиту. Ежи направил лодку к берегу, чувствуя, что выбился из сил. Живот сводило от голода. От усталости хотелось плакать.
Дышать ему стало тяжело, и он только теперь вспомнил со страхом и отчаянием, что лекарство Стжежимира забыл в доме Воронов, и, значит, ему стоило спешить обратно в Совин, пока не стало слишком поздно. Сколько дней осталось у него в запасе? Ежи попытался посчитать, но не смог даже вспомнить, когда принимал лекарство в последний раз.
