Разговор о наложницах смутил Венцеславу. Она растерялась, не зная, что ответить целителю, и только молвила:
– Благодарю.
А Стжежимир уже следующими своими словами застал девушку врасплох:
– И, увы, я вынужден просить у тебя помощи, потому что только в твоих силах спасти моего ученика.
Венцеслава едва заметно вздрогнула и широко распахнула лазурные очи.
– Что с ним?
– Он умирает.
К Венцеславе быстро вернулось самообладание. Она слушала с каменным лицом, но Ежи, внимательно наблюдавший за ней всё время, отметил, что в глазах княжны читалось беспокойство. Значит, слухи не врали. Милош и вправду добился расположения Венцеславы. Самой Белой Лебёдушки, которая оказалась недоступной даже для принца Карла!
Дочь советника сидела прямо, вытянувшись как струна и сцепив побелевшие пальцы.
– Как я могу помочь с этой бедой? Мне ничего не известно о проклятиях.
– Знающие люди подсказали, что есть способ спасти Милоша. Нужно достать лекарство, которое есть только у фарадалов, – Стжежимир говорил вкрадчиво, но бледные глаза старика лукаво блестели под кустистыми седыми бровями.
Венцеслава молчала, ожидая, когда Стжежимир договорит.
– И ещё мудрые люди подсказали мне, что такое лекарство недавно привезли твоему жениху.
– Понимаю, – кивнула девушка. – Думаю, он не откажет своей невесте в подарке.
– Боюсь, княжна, твой жених пожелает оставить его себе. Фарадалы редко расстаются со своими секретами, и даже для Охотников Холодной Горы большая удача узнать их тайны. А времени у Милоша осталось совсем мало.
– Чего ты хочешь от меня, Стжежимир? – нетерпеливо перебила Венцеслава.
– Чтобы ты сохранила тайну моего ученика и помогла сохранить его жизнь. Он долгое время делал то же для тебя.
Светлые брови Венцеславы дрогнули.
– Хорошо, – неожиданно сухо сказала она. – Я понимаю тебя и обещаю сделать всё возможное.
Королевский целитель усмехнулся в усы.
Они скоро распрощались. Служанка Щенсна нарочито громко закрыла дверь за их спинами, и тогда Ежи не смог больше молчать:
– Господица Венцеслава выходит за Идульфа Снежного?!
– Ага, – целитель даже не посмотрел на него, быстро вышагивая по длинному коридору.
– За ландмейстера Охотников?
– Ты плохо слышишь? – рассердился Стжежимир. – Иначе чего переспрашиваешь?
– Неужели она – она – не смогла найти жениха лучше? Он же лойтурец. Чудовище! Его все боятся.
Вдруг Стжежимир остановился и схватил его за воротник. Ежи согнулся, замер от испуга, заглядывая в лицо господину.
– Держи язык за зубами, дурак, здесь каждое твоё слово слушают чьи-то уши. Для дочери советника Идульф мечта, а не жених. Он ландмейстер Охотников в Рдзении, он второй по власти после короля. Лучше него для Венцеславы может быть только сам король.
Или принц Карл.
Ежи оглянулся, точно за закрытыми дверями мог разглядеть ответ на немой вопрос.
Венцеслава могла выйти замуж за принца, но предпочла Идульфа Снежного, Охотника. Того, кто убивал духов и людей, если им не повезло родиться чародеями.
Глава 10
Великий лес
Месяц червень
В Великом лесу Дара осталась совсем одна. И избушка лесной ведьмы, и поляна вокруг, и берег реки, и все лесные тропинки были безлюдны. Только звери и духи бродили по владениям лешего.
Дара не нашла свою мать, не нашла другой лесной ведьмы. Никого. Это ранило больнее, чем она ожидала. Так пронзительно, так глубоко, что всю ночь она металась в холодном поту. Тело ломило, кожа зудела от ран и ожогов. Ей снилось, как лес затягивал её, оплетал корнями, а земля заполняла рот, как на груди расцветали белые лесные цветы, как мох покрывал ноги, как всё тело срослось с лесом, а над головой кричал с пронзительной болью заколдованный сокол.
Наступил рассвет, но в землянке было почти так же темно, только лучик света проник через дыру в крыше. На потемневшем от времени столе сидела сова. Она встрепенулась, повела крыльями и взлетела вверх. Дара вздрогнула, от испуга прикрылась руками. Сова вылетела наружу, и в землянке стало совсем тихо.
Девушка присела, сипя от боли. Тело сводило от любого движения. Её кожа покрылась пузырями, они лопались, кровоточили. Обгорела одежда, свисала с плеч, оголяя красную от ожогов грудь. Дрожащей рукой Дара подтянула рубаху, пытаясь прикрыть нагое тело.
В голове было пусто, ни одной мысли. Ни страха, ни гнева, ни печали. Она чувствовала только боль и усталость. Дара слушала своё тело, каждый нарыв на коже, каждую рану. Согнувшись пополам, она обнимала себя руками, баюкала, погружаясь в забытьё.
По крыше кто-то прошёлся, царапая когтями прогнившие перекрытия. Сова ухнула гулко, нетерпеливо. Дара вскинула голову, прислушиваясь к звукам. Может, птицы облюбовали землянку и теперь были недовольны её вторжением?
В жилище лесной ведьмы царило запустение. Пыль лежала толстым слоем на лавках и столе, пахло сыростью. Крыша прогнулась под тяжестью лет так низко, что Дара почти задевала её макушкой. Но ни перьев, ни следов помёта заметно не было.
Сова сверху заухала громче, и Дара неловко поднялась, проковыляла до двери.
Рассвет затопил поляну медовым цветом. Он шептал в кронах деревьях, пел птичьей трелью и далёким журчанием реки. Зелень и золото сверкали так ярко, как это бывает только в начале лета, когда ночь коротка и слаба, а день ярок и долог.
На самом краю зелёной, покрытой мхом крыши сидела сова. Она крутила круглыми жёлтыми глазами, недовольно разглядывая Дару.
– Так ты за мной?
Птица взлетела, сделала круг и исчезла за верхушками древних елей. Дара долго смотрела в небо, и мысли улетали вслед за совой, позабылись на время боль и слабость.
Ветер подул, шумя в кронах деревьев. На другом конце поляны, прямо напротив двери в землянку между высоких елей пролегла тропа. Дара могла поклясться, что её не было прежде. В сумраке мелькнул огонёк, замерцал и снова погас. Вдруг вспыхнул ещё дальше, зазывая за собой. Лучи солнца переплелись и вдруг рассыпались точно мучная пыль. Дара прищурилась, ослепнув от их яркого света, как вдруг голос донёсся издалека:
– Ау!
Она вытянулась, как тетива, приготовилась бежать со всех ног, невзирая на истерзанное тело.
А голос позвал снова:
– Ау!
И что-то в душе отозвалось:
– Ау-у! – прокричала Дара.
Ярче мелькнул огонёк на тропе.
Трава под ногами стелилась мягким ковром, но Дара прикусывала губу до крови от каждого шага. Заглянула недоверчиво за деревья. Лесные тропы не бывают столь ровными и чистыми. Вдали снова ухнула сова, и Дара пошла за ней. Босыми ступнями она чувствовала, как земля отзывалась, как билась она горячо, точно сердце в груди. Она слышала, как переговаривались травы и деревья, краем глаза, за самой кромкой сознания замечала тени, что бродили в стороне. На тропу они не ступали. Тропа была для людей.
