Что-то звало Дару, тянуло. Она слышала звон воды, её журчащее пение из самых глубин. Она слышала его всегда, но только однажды так же ярко. Тогда свет слепил, тогда огонь одновременно обжигал и согревал. Тогда он тоже был сильнее её разума.
Ноги утонули в горячем песке, и тут же ледяная вода обожгла ступни. Дара зашла глубже, ощущая, как озеро ласкало икры, бёдра, живот. Она зажмурилась, нырнула, и свет заполнил её всю, проник в самую глубину, согрел сердце и заставил кровь бежать быстрее. Он был как счастье на вкус, как солнце, лето и нежность.
Дара распахнула глаза. Над головой повисло яркое небо. Чистое, без единого облачка. Ушли боль и печаль, ушли сомнения. Она стала безмятежна, спокойна, счастлива. Прежде это казалось невозможным.
Голос пел ей, баюкал, как родная мать баюкает дитя в колыбели. У песни не было слов, только чувство волнительное, восхитительное, как сама жизнь.
Небо прочертила белая точка. Дара проследила за ней, и морок спал. Она перевернулась со спины, огляделась и поняла, что находилась посреди большого озера, но не смогла вспомнить, как оказалась там.
Сова полетела к берегу, снова указывая путь, и Дара поплыла за ней. Лес со всех сторон окружал озеро. Оно было таким большим, что стало страшно. Дара плавала хорошо, и руки у неё были крепкими, но никогда она не удалялась так далеко от берега. Её тело вдруг налилось невиданной силой, она гребла без всякого усилия. Она задыхалась не от усталости, а от изумления и пугающего осознания: леший лишил её разума как по щелчку пальцев.
Она сосредоточилась на движениях рук и постаралась грести быстрее. Ей не терпелось ступить на твёрдую землю, снова ощутить себя самой собой. Дара смотрела прямо, на берег и на сову, что летала над лесом. И вдруг что-то медью и золотом блеснуло среди пальцев. Она отдёрнула руку, чуть не ухнула вниз, на глубину, с трудом удержалась на плаву.
А солнечный змей в воде проплыл уже дальше, распадаясь на тысячу ярких песчинок. Золотая богиня, та, о которой рассказывал Тавруй, жила в озере.
Лес играл с Дарой, дурманил разум. Он заставил её забыться, заплыть на середину озера и только тогда отпустил. От волнения сбилось дыхание. В отчаянии она принялась искать пальцами ног дно, но находила только пустоту и водоросли, что норовили обвиться вокруг лодыжек. Наконец ступни коснулись мягкого дна. До берега Дара уже шла пешком. Она села у самой воды на горячем песке, вытянула перед собой ноги так, что озеро кусало пятки.
Раны и ожоги зажили. Тело налилось силой, а в груди разгоралось незнакомое жгучее чувство. Золотая богиня исцелила Дару. Но как же легко она помутила её разум.
Одежда лежала недалеко от берега, но Дара не могла вспомнить, когда успела раздеться. Рассеянно она провела рукой по голове, ощупывая короткие волосы. Жыж спалил её девичью гордость, забрал длинные косы. Но, верно, теперь некому было её за это осудить.
Дара обернулась назад. Если лес желал, чтобы она пришла, значит, у него должны были быть на то причины. Если он столкнул её с жыжем, а после залечил раны, то сделал это не просто так.
У неё были сотни вопросов, но ни одного ответа. Если бы хоть одна лесная ведьма оставалась в живых, она смогла бы обучить Дару чародейскому мастерству, она смогла бы объяснить, зачем призвал её лес и чего он ждал. Но Великий лес молчал.
Мёртвые болота, месяц серпень
Вдалеке закричала выпь. Вячко почувствовал, как волосы встали дыбом на руках.
Олоко продолжил чинить стрелы и больше не смотрел на него, прятал глаза то ли из стыда, то ли из страха.
– Кто она? – спросил Вячко.
Охотник молчал, ещё больше согнулся над оперением стрелы, пальцы его стали неловкими и никак не могли справиться с работой.
– Олоко, ответь, кто она?
Пелена спала с глаз. От одного слова всё переменилось. Вячко оглянулся на дом на высоких сваях. Никого не было видно.
– Она не увидит и не услышит нас. Расскажи мне всё, – он придвинулся ближе к Олоко, попытался заглянуть ему в глаза. – Что она сделала со мной?
Вячко не хотел оставаться на болотах. Он должен был найти рдзенского чародея, он должен был привести его к отцу. Но Создатель, зачем он задержался на седмицы, на месяцы? Что его удержало? Что лишило памяти, разума, воли?
– Она всегда слушать. Болото говорит, она слушать, – Олоко бросил на дом быстрый взгляд из-под длинных чёрных ресниц. – И лес тоже к ней говорит. Это он…
Что-то напугало его, заставило снова замолчать.
– Что? Лес ей что-то рассказал? Но как? И почему ты называешь её Югрой, если Югра мертва?
Охотник молчал, перья выпали из его рук на землю, и он даже не подумал их собрать.
– Лес сказать, что ты приходить. Она ждать.
– Почему ты зовёшь её Югрой? Югра это твоя сестра?
Вопль выпи раздался совсем близко. Утка вылетела из зарослей и пронеслась так низко, что Вячко пригнул голову. Скрипнула дверь в доме. Никого по-прежнему не было видно, но по спине пробежал холодок, и затылок зачесался. Вячко опять оглянулся, никого не увидел. Он готов был поклясться, что за ними наблюдали.
– Кто она такая?
– У неё лицо Югра, – Олоко всхлипнул и утёр нос кулаком. Стрела в его руках переломилась, и он бросил её к своим ногам, туда, где уже лежали перья. – Югра умереть, а она её забрать. Она сказать, что помочь мне. Я убить тех, кто обидел Югру. Их семья меня искать, мстить. А она сказала: теперь я твоя сестра. Я спасать тебя, а ты спасать меня. И мы уйти сюда. А Югра, моя Югра я не спасать. Её тело в земле. А у неё, – он вскинул голову, тёмные глаза были полны слёз. – У неё только кожа, лицо. А внутри другая.
С самого начала Олоко оставался в стороне. Когда Вячко спасся из трясины, когда Югра провела его по болотам в свой дом, когда одурманила разум и опутала заклятиями, Олоко не перечил ей, только наблюдал со стороны.
– Почему ты помогаешь мне? – спросил Вячко. – Почему только сейчас?
– Огоньки.
– Югра сказала, что это души мёртвых. Ты увидел кого-то знакомого?
Олоко рассматривал свои руки и головы не поднимал.
– Ты увидел свою сестру? Югру? Настоящую Югру?
Ни кивка, ни согласия. Охотник промолчал.
Вячко огляделся по сторонам. Трясина тысячью глаз наблюдала за ними.
На болотах ночь наступала быстро. Туман жадно пожирал свет, затоплял всё вокруг серой хмарью. Когда Вячко поднялся в дом, было уже темно. Олоко взобрался следом за ним по приставной лестнице, вместе они подняли её наверх, как делали всегда перед сном.
Ики сидел у огня, поддерживал его горение.
– Час собаки, – произнёс Ики на своём языке, хотя никто не спрашивал его.
Луч закатного солнца и вправду осветил столб, на котором вырезана была псиная морда. Но слепой старик не мог этого видеть.
