Сестру Вячко нашёл недалеко от княгини Фиофано. Мирослава изнывала от любопытства. Стоило ему подойти достаточно близко, и она схватила его за руку, заставила нагнуться пониже.
– Что случилось с лесной ведьмой? – прошептала она на самое ухо.
Краем глаза Вячко заметил невдалеке Добраву. Она стояла вместе с остальными служанками Мирославы.
– Отец хотел проверить, может ли Дарина колдовать. Кажется, его люди напали на неё, чтобы испытать.
– И что? Она убила кого-нибудь? – спросила сестра.
– Не знаю.
– Но почему баня-то разрушена? – воскликнула она громче, чем стоило, и осеклась, посмотрела испуганно на хмурую Фиофано. – Вячко, – проговорила она тише, – расскажи мне хоть что-нибудь. Мне ничего не рассказывают, – она сделала такой жалобный взгляд, что юноша рассмеялся, уступил.
– Завтра приду и всё тебе расскажу, – пообещал он, и Мирослава просияла от радости. – Только есть одна просьба…
– Что ещё? – Она надула губы, готовая торговаться, если понадобится.
– Отпусти Добраву в услужение к Дарине. Мне нужно, чтобы кто-то был рядом с ней.
– Ты же сам хотел, чтобы Добрава мне прислуживала и училась, как себя вести при дворе.
– А теперь мне очень нужно, чтобы она была рядом с Дариной. У неё больше нет друзей в Златоборске.
Мирослава задумчиво оглянулась на свою служанку, вздохнула с наигранной печалью.
– Не знаю…
– А меня ты не хочешь спросить, княжич? – Добрава вдруг оказалась слишком близко, и Вячко растерялся.
Мирослава прыснула от смеха.
– Да, Добрава, – высокомерно произнесла она. – Сама решай, хочешь ли ты пойти в услужение к лесной ведьме?
Вячко отвёл взгляд, не в силах посмотреть на Добраву. Она ещё не знала, что он всё-таки решился и поговорил с отцом о них двоих. Она не знала, что Великий князь дал разрешение на брак при одном-единственном условии, которое Вячко выполнить не мог.
– Если княжичу это нужно, то, конечно, я помогу.
Растрёпанная, разбуженная посреди ночи, она вдруг показалась ему ещё красивее, чем обычно.
Он хотел сказать всё глазами. Хотел объяснить, утешить, заверить в своих чувствах, поблагодарить за всё, что Добрава делала для него, за то, что она просто была. Но вокруг стояли люди, и потому княжич проговорил сухо:
– Хорошо.
Глава 18
Ратиславия, Златоборск
Месяц жовтень
– Ты боишься её? – Вячко был не на шутку удивлён.
– Конечно боюсь. После всего, что она устроила, – Добрава вздрогнула от упоминания лесной ведьмы. – Да одного её взгляда достаточно. Смотрит будто волк. А сама чёрная, как ворона нахохлится, нахмурится и так порой глянет, что сердце в пятки уходит.
– Вот уж не думал, что ты трусиха, – усмехнулся Вячко. – Если хочешь, я найду ей другую служанку.
– Не надо, – отказалась Добрава. – Ты же не просто так попросил именно меня пойти к ней?
– Не просто так, – согласился Вячко. – Она одинока здесь, ей нужен друг.
– Вот уж вряд ли мы станем друзьями, – фыркнула Добрава.
– А ещё мне нужно, чтобы кто-то, кому я доверяю, приглядывал за ней. Просто на всякий случай. А тебе я доверяю больше, чем кому-либо.
– Доверяешь? – эхом переспросила она. Голос прозвучал отстранённо.
Вячко всмотрелся в лицо Добравы, пытаясь понять, что её тревожило. Она, кажется, заметила его испытующий взгляд, выгнула брови в возмущении и легко ударила в плечо.
– Не смотри так. Я не раз доказывала, что не трусиха, – горячо сказала она. – Но от этой Дарины мне не по себе.
Вячко мягко улыбнулся, поймал её руку и коснулся губами тыльной стороны ладони. Глаза девушки застыли будто озёра, покрытые утренним туманом.
* * *
Она всегда была смелой, его Добрава. За это он её и полюбил. За искренность, за отвагу и за пылкий характер. В детстве она была ему верным товарищем. С ней не страшно было пробираться за яблоками в сад боярина Хотена Бочки и лазить на крыши, чтобы ловить голубей. Добрава легко могла уговорить Вячко подобраться поближе к русалкам, чтобы подслушать их песни, когда они выходили на берег в лунную ночь. Она же первой из всех детей с княжеского двора пробралась ночью через ограду храма и нарисовала углём на белоснежной стене толстого старого настоятеля Иулиания, ругавшегося на ратиславцев за их язычество и дикость. И изобразила Добрава его не только толстым и носящим жиденькую козлячью бородку – каким Иулианий и был, – но так же подарила ему козлиный хвост и копыта. А потом, когда рисунок закрасили, она не сдалась и повторила его. И снова, и снова, пока к храму не приставили стражу.
Добрава всегда была отчаяннее Вячко. Она не побоялась бы пойти против родителей, чтобы сочетаться с ним браком.
А он не посмел. Даже рассказать ей ни о чём не посмел.
* * *
Их разбудил глухой грохот в дверь. Вячко с трудом разлепил глаза и заметил, какой встревоженной выглядела Добрава в белой тонкой рубашке. Она натянула одеяло до самого подбородка.
– Вячко! – раздался голос из-за двери. – Вставай! Вставай скорее!
«Началась война? Город осадили?!»
Он вскочил с кровати, не ощутив поначалу ни гудящую голову, ни боль во всём теле, босиком кинулся к двери, даже не успел накинуть рубаху. Вячко приоткрыл дверь так, чтобы стоящему за порогом нельзя было разглядеть Добраву.
– С чем пришёл? – не своим голосом спросил он.
За дверью оказался Стрела.
– Недоброе утречко, – проговорил он. – Впрочем, и утро ещё не настало. Тут такое дело… лесная ведьма сбежала.
* * *
Дара и не думала, как сильно избаловала её жизнь в княжеском дворце. Все привычные вещи стали чужими. Она ступала на цыпочках, и каждый шаг по промёрзшей земле отзывался болью.
Но это не могло её остановить.
Прокравшись на улицу поздней ночью, она не решилась идти в сапогах на тяжёлых каблуках и разулась. Всю свою жизнь с конца весны и до начала осени, а порой и позже дочка мельника ходила босиком. К чему стаптывать лапти, когда под ногами мать-земля и мягкая трава? Даре и прежде случалось ходить босиком осенью, когда по ночам землю сковывала стужа. Но никогда прежде это не приносило боли. Сколько времени она не ходила разутой? Месяц? Дара припомнила, что с тех пор, как покинула Великий лес, всегда обувалась в дорогие, по её ноге сделанные сапоги, и почти целую седмицу провела в постели. Тело её изнежилось в тепле.
И не только холод под ногами стал чужим.
Шёпот жухлой листвы на деревьях, блеск тусклых звёзд за серыми рваными облаками – всё, что являло собой богов и духов, всё, что окружало Дару всю жизнь, она будто узнавала заново.
