Прошли несколько раундов консультаций, а вслед за ними и другие обстоятельства задержали решение этого вопроса. Только в 1854 г., то есть 12 лет спустя после возрождения Казанской академии, в ней появилось Миссионерское отделение. В новой структуре было четыре отделения: противоисламское, противобуддистское, противостарообрядческое и чувашско-черемисское (для обращения анимистов этих народов). Если первоначально Миссионерское отделение учреждалось с целью противостоять распространению ислама, то затем очень скоро большая часть ресурсов была направлена на подготовку кампаний против старообрядцев.
Нет человека теснее связанного с миссионерской деятельностью в Казани XIX в., чем Николай Иванович Ильминский, который (сначала семинарист, затем востоковед, ведущий специалист по казанским кряшенам) оставил неоднозначное наследие. На пике своей карьеры в 1870–1880-е гг. он был очень влиятелен, но влияние это было противоречивым. Он чувствовал мощную поддержку со стороны высших кругов самодержавия, включая влиятельного обер-прокурора Священного синода Константина Победоносцева, но одновременно его деятельность осуждали как вредную для русского национализма. Оценки ХХ в. были также противоречивыми. Многим западным ученым, хотя и не всем, Ильминский представляется притягательной, даже в чем-то святой фигурой. Игорь Смолич – ведущий немецкий специалист по Русской православной церкви, писал, что «Н. И. Ильминский (1821–1891) занимает почетное место в истории Русской Миссии», восхваляя его «энергию, глубокие знания и идеализм»
559.
Советские оценки Ильминского еще более интересны. Не отрицая его достижений в области изучения ближневосточных языков и исламоведения, советские исследователи никак не могли принять консервативных политических взглядов Ильминского. Любой друг ненавистного Победоносцева мог быть только «заядлым реакционером», как охарактеризовал его один советский востоковед 1960-х гг.
560 Однако, поддерживая права национальных меньшинств на свой язык, Ильминский оказал заметное влияние на ленинскую национальную политику
561. Изабель Крайндлер, американский биограф, даже указывает, что православный миссионер мог бы занять скромное место в агиографии основателя коммунистической партии. Когда в 1887 г. Александра, старшего брата Владимира Ленина, приговорили к смертной казни за участие в заговоре с целью цареубийства, Ильминский предпринял попытку добиться помилования у императора через министра просвещения
562.
В начале академической карьеры Ильминский не проявлял особенного интереса к теме Востока. Сын пензенского священника, он в 1841 г. закончил местную семинарию с высшими баллами. В пензенской семинарии предлагался курс татарского языка, но юный Ильминский выбрал более традиционный учебный план. Когда на следующий год Казанская духовная академия вновь открыла свои двери, Ильминский поступил на первый курс и специализировался по математике. По всем известным оценкам он был одаренным студентом. Русский биограф, знакомый с ним лично, описывал его так: «Маленький ростом, живой, как ртуть, красивенький студент, смуглый шатен с бойким и открытым взглядом, говорливый, остроумный, постоянно веселый, ко всем благожелательный… он сразу сделался любимым товарищем в своем круге и лучшим воспитанником в глазах профессоров и академического начальства»
563.
Востоковедение случайно привлекло внимание Ильминского. На третьем курсе Академии он узнал, что знаменитый университетский тюрколог Мирза Казем-Бек будет преподавать в академии татарский и арабский языки. Уже овладев к этому моменту латынью, греческим, ивритом, французским и немецким, Ильминский был уверен в своих языковых способностях, и возможность поучиться у экзотического перса пробудила у него любопытство. С января 1845 г. он вместе с десятью другими студентами стал дважды в неделю посещать занятия Казем-Бека.
Эта встреча положила начало их плодотворному сотрудничеству. Как лучший ученик Казем-Бека в академии Ильминский был самым очевидным кандидатом на место преподавателя ближневосточных языков в Академии после получения аттестата в 1846 г. Несмотря на новые обязанности, подразумевавшие преподавание математики и иврита, помимо арабского и турецко-татарского, Ильминский с энтузиазмом подчинился приказу ректора продолжать занятия с университетским профессором в течение еще одного года. Казем-Бек сосредоточился на арабском, но Ильминский предпринял необычный шаг, поселившись в татарском квартале Казани, чтобы углубить свое знание этого языка.
Как раз через год после назначения Ильминского в Среднем Поволжье началась новая волна перехода в ислам национальных меньшинств, и его навыки быстро стали востребованы. В начале 1847 г. Ильминского попросили присоединиться к Казем-Беку в комиссии Академии по контролю над переводом православных текстов на татарский язык, осуществляемым по приказу царя. На следующий год архиепископ Григорий предложил Ильминскому посетить деревни кряшен для изучения на мечте их веры. Две масштабные поездки, совершенные в летние каникулы 1847 и 1848 гг., убедили Ильминского, что вера татар, обращенных в православие в лучшем случае очень непрочная
564. Он докладывал, что многие уже тайно вернулись в исламскую веру своих предков, и лишь немногие остаются столь же благочестивыми христианами, как русские люди. Молодой профессор также обнаружил, что предыдущие миссионерские усилия по распространению православной веры среди кряшен оказались совершенно неэффективными. Большинство монахов, посланных бороться с вероотступничеством, не разбирались в исламе, и чаще всего даже не знали татарского языка. Поэтому они удовлетворялись крещением максимально возможного количества душ, не занимаясь теми, кто уже принял веру, не помогая им укрепиться в их новой вере.
