С учетом конечной цели их деятельности – борьба против ислама и обращение его последователей в христианство – понятно, что люди, занимавшие противоисламскую кафедру редко относились к предмету своих занятий с добросовестной объективностью. За примечательным исключением Николая Ильминского в ранние годы, их взгляды были враждебными либо охранительными или сочетали то и другое. Преподаватели Академии часто характеризовали ислам как фаталистичную, морально ущербную и, разумеется, фанатичную религию, а его основателя как деспотичного, но слабого эпилептика. По словам Михаила Машанова, преподававшего в Академии с 1878 по 1911 г., ислам – это не более чем «бессвязный сборник разных иудейских и христианских учений… с арабским язычеством»
591.
После нескольких десятилетий весьма скромной поддержки со стороны церковного руководства под эгидой Победоносцева востоковедение в Казанской академии переживало период возрождения. Обер-прокурор Священного синода с 1880 по 1905 г., покровитель Николая Ильминского, Победоносцев активно поддерживал распространение слова божьего среди национальных меньшинств империи. В 1884 г. он облагодетельствовал Миссионерское отделение, вдвое увеличив количество ставок в противоисламском и противобуддистском направлениях – до четырех мест
592. Однако в сравнении с получавшими полноценную поддержку светскими заведениями, такими как Санкт-Петербургский университет, Академия оставалась второразрядной научной школой по изучению Востока вплоть до 1919 г., когда большевистское правительство ее закрыло.
Одним из основателей российского китаеведения считается выпускник семинарии, а не Академии, отец Иакинф, урожденный Никита Бичурин, еще один продукт системы церковных учебных заведений Казани. Друг Александра Пушкина, служащий Министерства иностранных дел и завсегдатай интеллектуальных и литературных кружков Санкт-Петербурга начала XIX в., необычный монах оставил заметный след и вне Академии и даже вдохновил авторов нескольких повестей и одной пьесы
593. В то же время отец Иакинф являлся источником постоянной головной боли начальства, а история его жизни служит хорошим примером напряженных взаимоотношений между востоковедением и Церковью в Российской империи.
Карьера отца Иакинфа тесно связана с одной из самых примечательных институций в ранней истории царского китаеведения – Духовной миссией в Пекине
594. История этой организации началась после первого военного столкновения России и Китая – у крепости Албазин на Амуре
595. Сибирский аванпост, занятый в 1650 г. первопроходцем казаком Ерофеем Хабаровым, стал рассматриваться китайской империей Цин как источник раздражения на северных границах. В 1685 г. войска императора Канси захватили Албазин, успешно выдержав контрнаступление русских солдат. Четыре года спустя две империи подписали Нерчинский договор, во многом до сих пор определяющий границы между Восточной Сибирью и Маньчжурией
596.
Когда войска Канси захватили Албазин, их командующий предложил русским выбор – вернуться домой или поступить на китайскую службу. Большинство побежденных отправились к соотечественникам, но примерно 45 казаков выбрали второй вариант и поступили в гвардейскую роту под желтым с каймой знаменем в Пекине. Невольным членом роты стал отец Максим (Леонтьев), албазинский капеллан, которого новые рекруты империи Цин насильно увезли с собой, чтобы он служил священником в китайской столице.
Канси дружелюбно принял албазинцев, как стали называть этих казаков. Когда они прибыли в Пекин, он лично принял их, платил им столько же, сколько воинам-соотечественникам, и разрешил им брать в жены китаянок. А что касается отца Максима, то император отписал ему буддистский храм на северо-восточном конце пекинского «Татарского города», который освятили как Часовню святого Николая. Невезучий священник оказался буквально создан для этой должности, поскольку крохотная российская община была обречена на постепенное поглощение «языческими миллионами» Срединного царства. И в самом деле, чуть более века спустя русский путешественник докладывал, что только 22 потомка албазинцев являются крещеными, а большинство из них уже полностью китаизировались
597.
Однако русские чиновники проявляли живой интерес к православному анклаву в Пекине. Когда Андрей Виниус, глава Сибирского приказа, доложил Петру I о деятельности отца Максима, царь в 1700 г. издал указ «Для утверждения и приумножения в православную веру и проповедь св. Евангелия в идопоклонных народах (Китая)». Идея заключалась в том, чтобы послать двух-трех священников в Пекин для изучения китайского языка и проповеди среди албазинцев. Киевской митрополии было приказано предоставить кандидатов, так как именно ее священники обладали самым большим опытом в прозелитизме.
Желание царя создать постоянный православный плацдарм в Пекине едва ли возникло в силу миссионерского рвения. Петра в первую очередь интересовали возможности развития торговли на знаменитых китайских рынках. В отсутствие регулярных дипломатических связей, которые правители Срединного царства не спешили устанавливать с «краснобородыми варварами», поселение священников могло послужить хорошей альтернативой. Первые попытки добиться от Китая разрешения на православную миссию в Пекине были отклонены императором Канси. Но в 1712 г., желая добиться разрешения России отправить посольство к калмыкам – азитаскому народу, мигрировавшему в степи Нижнего Поволжья, Канси смягчил свою позицию и согласился принять миссию во главе с архимандритом Илларионом (Лежайским).
