Раздраженный тем, что не может поставить восточный факультет на колени, министр приказывал проводить одну проверку за другой, но это не возымело почти никакого действия
730. Наиболее осмысленным был анализ, проведенный экстраординарным профессором Московского университета Ф. Е. Коршем, специалистом-классиком, занимавшимся также и восточными языками. В отчете 1896 г. Корш указывал, что отход от исключительно практической ориентации обучения был совершенно естественен: «Она мало-помалу отступала от практики и развивалась в сторону теории… Таким образом, восточный факультет, сознавая себя частью высшего учебного заведения, университета, шел нога в ногу с западными исследователями Востока и, разрабатывая науку, несколько ослабил свое внимание к практике». Как бы подвергая критике петербургских профессоров за их предпочтение академической подготовке перед практической, он при этом говорил: «Восточный факультет С.-Петербургского университета виноват тем, что действовал как факультет университета», и делал вывод о нереалистичности желаний министра. Если министр хочет готовить государственных чиновников, владеющих азиатскими языками, он должен учредить для этой цели отдельный институт
731.
Вероятно, одной из причин, благодаря которым профессорам Санкт-Петербурга удавалось противостоять давлению властей, стало существование альтернативных учебных заведений, таких как Лазаревский институт восточных языков в Москве
732. Основанный в 1814 г. состоятельной армянской семьей для обучения своих соотечественников, институт строил свой учебный план на изучении ближневосточных и кавказских языков. Русские студенты также принимались в институт, и по мере роста государственных интересов в этих регионах на протяжении всего XIX в. повышался и уровень внимания властей к этому заведению. В 1871 г. министр просвещения граф Дмитрий Толстой организовал специальные продвинутые трехлетние курсы в Лазаревском институте по модели учебного курса ориенталистики в Санкт-Петербургском университете, но с бо́льшим уклоном в практику. Первоначально нацеленный на подготовку переводчиков и консульских работников план включал преподавание арабского, персидского и турецко-татарского языков, а также по выбору грузинского и армянского.
Временное увлечение властей темой Дальнего Востока на рубеже веков привело к созданию похожего института и во Владивостоке
733. Строительство Транссибирской железной дороги и амбициозные планы в Северном Китае, родившиеся после заключения союза с династией Цин в 1896 г., породили чрезвычайно острую необходимость в чиновниках, владеющих дальневосточными языками. В 1899 г. министр финансов Сергей Витте, главный архитектор тихоокеанской авантюры Николая II, договорился об открытии в портовом городе Восточного института. В учебном заведении, перед которым поставили цель подготовить «лиц для административной и торгово-промышленной деятельности на Востоке», преподавались китайский, японский, корейский, монгольский, маньчжурский и начиная с 1906 г. тибетский языки. Студенты потянулись во владивостокский институт, и к 1916 г. он выпустил около трехсот гражданских и более двухсот военных специалистов.
Одним из наиболее выдающихся профессоров восточного факультета Санкт-Петербургского университета являлся Василий Павлович Васильев, преподававший китайский язык на протяжении почти полувека. Выпускник казанской школы востоковедения, Васильев продолжал ее многие традиции в столице, включая усиленное внимание к языковой подготовке в Азии, прочную связь с первоисточниками и объективное, но не негативное отношение к Востоку в целом. В то же время общее мировоззрение профессора, сочетавшее научный материализм, веру в прогресс и оппозицию властям, было типичным для русской интеллигенции постромантического периода.
Васильев родился в 1818 г. в Нижнем Новгороде, волжском торговом городе. Отец его был служащим невысокого ранга в губернской администрации, оба родителя происходили из духовенства, и мальчика первые годы обучал на дому дьякон. Васильев-старший быстро распознал таланты сына к обучению и начал готовить мальчика к поступлению в университет, отправив его в городскую гимназию. Амбиции Василия едва не потерпели крах после смерти отца в 1832 г., поскольку вдова и дети остались в крайне стесненных материальных условиях. В результате подростку пришлось два года работать репетитором, чтобы поддержать мать и накопить денег на учебу.
Детские годы Васильева сложно назвать счастливыми. В краткой автобиографии, написанной в последние годы жизни, он посвятил три с половиной страницы описанию своих невзгод и только один абзац – профессиональным достижениям. Его первые воспоминания были связаны со смертью родственников, побоями отца и бедностью. С печальной усмешкой он вспоминает, что ребенком «мне приходило в голову, что весь мир создан исключительно для меня, чтобы меня мучить: что все меня окружающее обман – вот я был самородный буддист»
734. Настроение его так и не улучшилось. Разочарование, фрустрации, печаль – постоянно присутствующие темы в его биографиях. На официальном портрете – фотографии Васильев, снятый на пике его академического успеха, преисполнен глубокой меланхолией.
Летом 1834 г. в возрасте 16 лет Васильев переезжает в Казань, чтобы сдать вступительный экзамен в университет на медицинский факультет. Но поступив, он не смог платить за обучение. После длительного выпрашивания денег у ректора, ему дали стипендию на изучение монгольского языка вместе с Осипом Ковалевским, только начавшим преподавание в Разряде восточной словесности. Чтобы лучше выучить язык, Васильев поселился у бурятского ламы. Он полностью оправдал доверие ректора. Уже на второй год успехи Васильева в учебе принесли ему серебряную медаль, а в конце третьего года он получил премию 300 рублей от Министерства просвещения за сочинение о Тибете. В тот год, когда в отдел пришел работать бывший член Духовной миссии в Пекине архимандрит Даниил (Сивиллов), Васильев также принялся за изучение китайского языка. Он продолжал с легкостью менять предметы своих занятий в Казанском университете, защитив в 1839 г. первую для Казани магистерскую работу по монгольской словесности с диссертацией «Об основах буддийской философии».
