— Войны не будет, потому что королем станет Этельстан, — объявила Эдгифу.
— Этельстан? — переспросил я в удивлении. Мне казалось, что она ратует за права своего сына, а не пасынка. — Он взойдет на престол, только если победит Эльфверда.
— Этельстан станет королем Мерсии. Мой супруг, — последние два слова она произнесла с желчью в голосе, — так прописал в завещании. Эльфверд, этот выродок, займет трон Уэссекса и Восточной Англии, а Этельстан — Мерсии. Это решено.
Я тупо смотрел на нее, отказываясь верить собственным ушам.
— Они сводные братья, — продолжила Эдгифу, — и каждый получит то, что хочет. Поэтому войны не произойдет.
Я по-прежнему таращился на нее. Эдуард делит свое королевство? Безумие. Мечтой его отца было создание одного государства из четырех, и Эдуард почти сумел воплотить эту мечту в реальность, а теперь вдруг взял и похоронил ее? И он полагает, будто обеспечит этим мир?
— Это правда? — спросил я.
— Правда! — горячилась Эдгифу. — Этельстан будет править Мерсией, а подлый поросенок — двумя другими королевствами. До тех пор, пока мой брат не победит его. Тогда королем станет мой Эдмунд.
Безумие, снова подумалось мне. Чистой воды безумие. Судьба, эта прихотливая сука, в очередной раз удивила меня, и я пытался убедить себя, что все это меня не касается. Пусть Эльфверд и Этельстан воюют между собой, пусть саксы режут друг друга, стоя в крови по колено, а я пойду на север. Но коварная сука все еще не наигралась со мной. Этельхельм жив, а я дал клятву.
И нам нужно было спешить.
По возвращении в гавань мы погрузили захваченные щиты, оружие и кольчуги в трюм «Сперхафока». Это был товар для продажи. Корабль находился на три или четыре фута ниже уровня пристани, и Эдгифу наотрез отказалась прыгать и не давала себя перенести.
— Я королева, — подслушал я ее жалобу, высказанную спутнице-итальянке. — А не какая-нибудь рыбачка.
Гербрухт и Фолькбальд отодрали от пристани две длинные доски и соорудили подобие сходни, которой Эдгифу после недолгих препирательств и пришлось воспользоваться. Во время рискованного спуска ее сопровождал священник. Ее старший сынишка Эдмунд последовал за ней и, немедленно бросившись к куче трофейного оружия, вытащил из нее меч с себя самого размером.
— Пацан, положи его! — крикнул я с пристани.
— Его следует называть принцем, — укорил меня поп.
— Принцем я буду звать его только после того, как он заслужит этот титул. А ну положи! — (Эдмунд меня не послушал и попытался взмахнуть клинком.) — Положи меч, мелкий засранец!
Мальчишка не подчинился и только уставился на меня с вызовом, перешедшим в страх, когда я спрыгнул на палубу «Сперхафока». Малец разревелся, но тут вмешалась Бенедетта.
— Если тебе сказано положить меч, положи его, — велела она спокойно. — И не плачь. Твой отец — король, однажды и ты сам можешь стать королем. А короли не плачут. — Женщина бросила клинок обратно в кучу. — Теперь извинись перед лордом Утредом.
Эдмунд посмотрел на меня, пробормотал что-то неразборчивое, потом опрометью убежал на нос «Сперхафока» и уцепился за материнские юбки. Эдгифу обняла его и сердито взглянула на меня.
— Лорд Утред, он не мог причинить вред, — отрезала она.
— Он не хотел, но вполне мог, — сурово ответил я.
— Госпожа, мальчик и сам мог порезаться, — напомнила Бенедетта.
Эдгифу кивнула, даже улыбнулась, и я понял, почему она назвала итальянку своей драгоценной подругой. В Бенедетте угадывалась уверенность, заставляющая предположить в ней защитницу Эдгифу. В ней проступала внутренняя сила, не уступающая внешней привлекательности.
— Спасибо, — негромко поблагодарил я ее.
Бенедетта, как я заметил, мало улыбалась. Для меня она сделала исключение, и улыбка задержалась на ее губах. Я продолжал смотреть, любуясь ее красотой, но тут между нами вклинился священник.
— Эдмунд — принц, — настойчиво заявил он. — И с ним следует обращаться как с царственной особой.
— А я — олдермен, — фыркнул я. — И тоже требую уважения. А ты кто такой?
— Наставник принца, лорд, и духовник королевы. Отец Аарт.
— Тогда ты, видно, очень занятой человек? — предположил я.
— Занятой, лорд?
— Насколько понимаю, королеве Эдгифу есть в чем исповедаться, — сказал я. Отец Аарт покраснел и отвел взгляд. — Да и королева ли она? Уэссекс ведь не признает за ней этого титула.
— До тех пор, пока мы не получили весть о смерти ее супруга, она является королевой Мерсии, — чопорно ответствовал священник.
Слово «чопорный» лучше всего характеризовало этого низенького человечка с венчиком каштановых волос вокруг выбритой тонзуры.
Заметив висящий у меня на груди молот, он поморщился.
— Королева желает, чтобы мы дождались вестей из города, — продолжил поп, по-прежнему глядя на мой амулет.
— Мы подождем, — согласился я.
— А что потом?
— Если она захочет уехать к брату? Пожалуйста. В противном случае ей предстоит плыть с нами в Беббанбург. — Я поднял глаза на пристань. — Гербрухт!
— Господин?
— Избавься от тех кораблей! — Я указал на три судна, которые люди Этельхельма привели из Лундена в эту илистую гавань. — Но сначала сними с них все годное! — крикнул я вслед фризу.
Мы забрали канаты из тюленьей кожи, новенькие весла из лиственницы, два бочонка с элем и три с солониной, а еще полинялый флаг с прыгающим оленем. Мы погрузили все это на «Сперхафок», потом Гербрухт притащил железное ведро с углями из очага таверны и развел с их помощью костры в чреве трех кораблей.
— Кресты! — воскликнул отец Аарт, сообразив, что происходит.
— Кресты?
— Спереди у кораблей! Нельзя сжигать символ Господа нашего!
Я досадливо заурчал, но понял горе священника.
— Гербрухт, убери кресты со штевней! — велел я.
Пламя быстро расползалось по кораблям. Беорнот и Гербрухт успели выбить колья, удерживающие кресты только на двух судах.
— Что нам с ними делать? — спросил Гербрухт, сняв первый из крестов.
— Какая разница? Бросьте в реку!
Фриз швырнул крест за борт, потом стал помогать Беорноту открепить второй. Сняв его, они пробрались на корму как раз вовремя, чтобы проскочить мимо пламени, но спасать третий крест было уже поздно, и я пытался сообразить, о чем говорит это знамение. Мои люди явно не находили в нем ничего дурного, так как весело шумели. Им всегда нравилось что-то рушить, и они улюлюкали как дети, когда огонь взбежал по просмоленным мачтам, потом накинулся на свернутые на реях паруса. Те сразу занялись, изрыгая клубы дыма и языки пламени.
