«Сперхафок» врезался штевнем в зеленую волну, обдавая палубу густым дождем брызг. «Банамадр», подгоняемый крепнущим западным ветром, тоже зарывался носом. Оба судна шли на юг, чтобы выследить корабли, убившие моих людей. Если мои подозрения насчет этих разбойников справедливы, то мне предстоит свершить кровную месть.
Кровная месть — война между двумя семьями, поклявшимися ответить убийством на убийство. Первую такую войну я вел против Кьяртана Жестокого, вырезавшего всех домочадцев Рагнара Датчанина, усыновившего меня. Она была важна для меня и закончилась смертью Кьяртана и его сына. Но новая кровная вражда будет вестись против противника куда более могущественного. Врага с юга, из земель Эдуарда Уэссекского, где у него целая армия дружинников. Чтобы убить его, мне придется пойти туда, где его войско будет меня поджидать.
— Он поворачивает! — прервал Финан поток моих мыслей.
«Банамадр» и впрямь поворачивал. Парус его полз вниз, свет позднего утра играл на лопастях выдвигаемых весел. Длинные весла опустились и сделали гребок, и «Банамадр» устремился на запад, как если бы искал убежища в какой-то из нортумбрийских гаваней.
Похоже, время кровной мести пришло.
Мне нравился Этельхельм Старший. То был богатейший из уэссекских олдерменов, хозяин многих имений, радушный и даже щедрый человек. Тем не менее он умер моим врагом и пленником.
Я его не убивал. Взял в плен, когда он вышел на бой против меня, и обращался с ним с почетом, как этого заслуживал его ранг. Но потом он подхватил потовую горячку, от которой и угас, хотя мы заплатили двум христианским священникам, чтобы они за него молились. Мы укутали олдермена в шкуры и давали ему отвары из трав, способных, по словам женщин, его исцелить, но он умер. Его сын Этельхельм Младший посеял клевету, будто я убил его отца, и дал слово отомстить.
Я воспринимал Этельхельма Старшего как друга до тех пор, пока старшая его дочь не вышла за Эдуарда Уэссекского и не родила королю сына Эльфверда. Внук Этельхельма стал этелингом. Наследный принц Эльфверд! Обидчивый и капризный мальчишка, превратившийся в уныло-мрачного и самовлюбленного юношу, жестокого и тщеславного. Однако старшим сыном Эдуарда был не он, а Этельстан, который являлся также моим другом.
Так почему этелингом был не Этельстан? Потому что Этельхельм Старший распространил ложный слух, будто Этельстан и его сестра родились вне брака. Этельстана отправили в ссылку в Мерсию, где я повстречал мальца и полюбил. Он вырос и стал воином, человеком справедливым, и единственное, на что я мог пенять, так это на чрезмерную приверженность христианскому Богу.
И вот Эдуард заболел. Люди понимали, что он скоро умрет. А когда это произойдет, начнется распря между сторонниками Этельхельма, желающего видеть на троне Эльфверда, и теми, кто видит в Этельстане лучшего кандидата на трон. Уэссекс и Мерсия, объединенные шаткой унией, окажутся в огне междоусобной войны. Именно Этельстан добился от меня клятвы в том, что после смерти короля Эдуарда я убью Этельхельма Младшего и тем самым обезглавлю знать, которая соберется на витан, чтобы утвердить на престоле нового государя.
Вот почему мне предстояло отправиться в Уэссекс, где кишмя кишели мои враги.
Я дал клятву.
И я не сомневался, что Этельхельм послал корабли на север с целью ослабить меня, отвлечь, а если посчастливится, то и убить.
В летнем мареве проступили очертания четырех кораблей. Они покачивались на волнах, но стоило нам появиться, как чужаки поставили паруса и устремились в погоню.
«Банамадр», изображающий бегство на запад, опустил парус. Мы, как только заметили поворот «Банамадра», тоже спустили парус, чтобы враг не мог разглядеть волчьей головы Беббанбурга.
— На весла! — обратился Финан к сидящим на банках. — Гребите!
Летняя дымка редела. Я видел, как далекие паруса надуваются пузом под порывами ветра и приближаются к Эгилу, который использовал всего по три гребца с каждого борта. Выставить больше весел означало выдать, что это не «купец», а корабль-змей, полный воинов. Какое-то время меня подмывало последовать его примеру, потом решил, что четыре далеких чужака едва ли испугаются одинокого боевого корабля. Численный перевес был на их стороне, и я не сомневался, что, если этих людей послали убить меня, они не откажутся воспользоваться предоставившейся возможностью.
Как раз на возможность я и собирался им намекнуть.
Вот только клюнут ли они на наживку? Чужаки догоняли «Банамадр», несомые свежим ветром, и я, решив открыться, велел моим людям снова поднять большой парус. Зрелище волчьей головы наверняка наведет врагов на размышления, но они, скорее всего, сочтут, что в предстоящей схватке, пусть даже против Утредэрва, победа будет за ними.
Поднимающийся парус захлопал, заполоскал, потом наполнился ветром, и «Сперхафок» накренился, набирая скорость. Весла втянули, гребцы натягивали кольчуги, разбирали щиты и оружие.
— Отдохните, пока есть время! — обратился я к ним.
Море уже покрылось белыми полосами, гребни волн закручивались в пенные барашки. «Сперхафок» зарывался носом, обдавая палубу брызгами, потом поднимался и врезался в новый вал. Рулевое весло становилось все более непослушным, требовало всей моей силы, чтобы тянуть или толкать его, и дрожало от напряжения. Я продолжал идти на юг, навстречу четырем кораблям, бросая им вызов; Эгил последовал моему примеру. Двое против четверых.
— Думаешь, это корабли Этельхельма? — спросил Финан.
— Чьи еще?
— Едва ли он на одном из них, — буркнул ирландец.
В ответ я рассмеялся:
— Ему и дома в Вилтунскире неплохо. Эти ублюдки — наемники.
Ублюдки выстроились теперь в линию, поперек нашего курса. Три корабля на вид величиной со «Сперхафок», четвертый, самый дальний к востоку, был не больше «Банамадра». Корабль этот, заметив наш поворот к югу, медлил, как бы не спеша в битву. Мы находились далеко, но мне показалось, что на нем очень мало людей.
В отличие от трех больших собратьев, державших курс прямо на нас.
— Народу там хватает, — хладнокровно заметил Финан.
— Встреченный Эгилом шотландец утверждал, что на остановивших его кораблях было человек по сорок.
— На мой взгляд, их там больше.
— Скоро выясним.
— И еще у них лучники.
— Вот как?
— Я их вижу.
— У нас есть щиты, — напомнил я. — Лучникам же нужен устойчивый корабль, а не лодка, прыгающая на волнах, как необъезженный жеребец.
Мой слуга Рорик подал мне шлем. Не дорогой, с серебряным волком на гребне, а повседневный, принадлежавший моему отцу и всегда хранившийся на борту «Сперхафока». Металлические его нащечники проржавели, их пришлось заменить сделанными из вываренной кожи. Я нахлобучил шлем, и Рорик подвязал нащечники так, чтобы враг мог видеть только мои глаза.
