— Вам нужен восточный англ, — ответил священник, пропустив мою насмешку мимо ушей. — Вы собираетесь выдать себя за людей Этельхельма, но не знаете ничего о его восточных владениях, ни одного из держателей. А я знаю.
Тут он был прав и потому скакал вместе с нами, хотя отказался как от кольчуги, так и от оружия. При мне был простой длинный меч с ясеневой рукоятью. У клинка, выданного мне Меревалем, имени не имелось.
— Господин, это добрый меч, — заверил он меня.
Да, меч был добрый, но не Вздох Змея.
Добравшись до Лигана, мы повернули на юг. Витгар выслал вперед разведчиков, те сообщили, что в деревне, где находится переправа через реку, воинов в красных плащах нет.
— Корабля тоже, — добавил один из разведчиков.
Я предполагал, что корабль, на котором Ваормунд гнался за мной, сел на мель. Возможно, так оно и было, но его явно успели снять.
— Брод вы пересекали? — уточнил я.
— Нет, господин. Мы делали то, что нам приказали: выясняли, есть ли в деревне враги. Нам сообщили, что они ушли два дня назад.
Сказать по правде, это была приятная новость. Меня не беспокоило, что люди Этельхельма обнаружат две сотни Мереваля. На самом деле нам даже хотелось, чтобы их нашли: гарнизон Лундена должен смотреть на север, наблюдая за Меревалем, тогда как мой, меньший, отряд заходил с противоположной стороны. Но чтобы подобраться с юга, нам требовались корабли и требовалось оставаться незамеченными.
Мы вброд перебрались через Лиган на восточноанглийский берег, потом снова повернули на юг, направляясь к лесному складу, где еще с «Бримвизы» видели четыре баржи, груженные дровами.
Три из них по-прежнему стояли там. Были они плоскодонные, для работы на реке, пузатые, с тупым носом и с рулевым веслом с лопастью размером с небольшую амбарную дверь. Все три судна имели мачты, но их сняли и уложили вдоль корпуса вместе со всеми снастями, включая реи и три аккуратно свернутых паруса. Банок не было, гребцы не сидели, а стояли, используя двенадцать уключин с каждого борта для работы длинными, тяжелыми веслами. То были жуткие, неуклюжего вида посудины, но способные довезти нас до Лундена. Я спешился, вздрогнув от боли в ребрах, и пошел к баржам.
— Вы их не возьмете! — Из дома близ навеса, под которым хранились бревна, выскочил раздраженный немолодой мужчина. Говорил он по-датски. — Вы их не возьмете!
— Ты нас, что ли, остановишь? — Это заявил Витгар, тоже на датском, что меня удивило.
Пожилой посмотрел на изрезанное шрамами лицо Витгара, и весь его пыл как рукой сняло.
— Как я смогу забрать их? — просительным тоном спросил он.
— Суда нужны лорду Этельхельму, — сказал я. — И он наверняка возвратит их.
— Лорду Этельхельму? — Мужчина пришел в замешательство.
— Я его двоюродный брат Этельвульф, — представился я, воспользовавшись именем младшего брата Этельхельма, до сих пор, как я надеялся, живого и здорового пленника в Беббанбурге.
Рука моя дернулась к амулету, чтобы отогнать дурные мысли о чуме на севере. Молота не было, зато при мне имелся кошель, сохраненный Финаном, и я дал владельцу барж рубленого серебра.
— Мы идем к моему кузену в Лунден, — сказал я. — Так что ищи свои корабли там.
Я заметил у него под кафтаном тонкую серебряную цепочку, потянул и обнаружил, что на ней привешен серебряный молот. Дед в тревоге попятился. На щитах у нас были выжжены кресты, и он явно опасался гнева христиан.
— Сколько возьмешь?
— За что, господин?
— За молот.
— Два шиллинга, господин.
Я дал ему три, потом повесил амулет себе на шею и коснулся указательным пальцем. Полегчало.
Одна из барж была наполовину нагружена штабелями поленьев. Мы разгрузили ее, потом стали дожидаться, когда закончится прилив. Я сидел на толстом дубовом бревне и глядел на реку, лениво несущую свои воды. Два лебедя скользили вверх по реке, влекомые приливным течением. Я размышлял про Эдит и про Бенедетту, когда раздавшийся за спиной голос вывел меня из раздумья.
— Господин, ты сказал, что мы люди Этельхельма? — Надо мной стоял Витгар.
— Не хотел, чтобы он пожаловался Этельхельму, — пояснил я.
Едва ли пожилой хозяин лесного двора стал бы слать гонцов в Лунден, но лучше бы в округе не толковали о мерсийском войске, погрузившемся на корабли.
— Кроме того, — продолжил я, — мы и есть теперь люди Этельхельма. И будем считаться таковыми, пока не начнем убивать настоящих его воинов.
У нас хватало захваченных красных плащей, а на щитах мы выжгли кресты. Я посмотрел на Витгара.
— Где ты выучил язык данов? — спросил я. Это было необычно для сакса.
Воин криво усмехнулся:
— Господин, я женат на женщине из этого племени. — Он коснулся уродливого шрама, оставшегося на месте левого уха. — Это ее муж сделал. Он забрал мое ухо, я — его женщину. Честный обмен.
— Воистину так, — согласился я. — Он остался жив?
— Пожил. Но недолго. — Витгар похлопал по рукояти меча. — Расчленитель позаботился об этом.
Я усмехнулся. Расчленитель — хорошее имя для меча, и этому мясницкому клинку скоро найдется много работы в Лундене.
Отлив начался только к полудню, но еще до крайней точки прилива, когда течение совсем ослабело, мы отшвартовали суда, шестами отвели их от пристани и отправились вниз по реке. Стоял очередной погожий летний день, слишком жаркий, чтобы ходить в кольчуге. Солнечные лучи играли на ряби, ленивый западный ветерок колыхал листья ив, а мы медленно, очень медленно спускались по течению. Использовали весла, но без особого успеха — мерсийцы непривычны к гребле. Я назначил Гербрухта на вторую баржу, а Беорнота на третью: будучи моряками, они знали свое дело. Их баржи ковыляли за нами, весла расплескивали воду и сталкивались, так что своему продвижению на юг мы более обязаны были течению реки и ускоряющемуся отливу.
Места впадения в Темез достигли к исходу дня, и тут-то я узнал предназначение четырех свай, вбитых в дно там, где рукава Лигана вливались в большую реку. К одной из свай была причалена баржа с сеном. Ее экипаж, всего три человека, дожидался смены направления движения воды. Не будь сваи, пришлось бы приткнуться к мели, а так они, привязанные к столбу, оставались на плаву. Это избавляло от необходимости ждать, пока подъем воды снимет их с мели, — можно воспользоваться первой, самой сильной волной прилива, чтобы идти в Лунден. Мы пришвартовались рядом и стали ждать.
Солнце палило. Ветер почти совсем стих. На небе ни облачка. Тем не менее на западе виднелось темное пятно, зловещее, как грозовая туча. То был висящий над Лунденом дым. «Город тьмы», — подумалось мне. Стало интересно, висел ли такой же дым над Беббанбургом, или же морской ветер просто сносит его вглубь материка? Потом я коснулся своего нового амулета, отвращая проклятие чумы. Я зажмурился и стиснул молот с такой силой, что он врезался в пальцы. Я молился Тору. Молился, чтобы ссадины мои зажили, чтобы ребра перестали болеть при каждом вздохе, чтобы раненое плечо не помешало разить мечом. Я возносил молитву за Беббанбург, за Нортумбрию, за сына, за весь народ на моей родине. Я думал о Берге и его причудливом грузе: королеве-беглянке и ее детях. Молился, чтобы чума обошла нас стороной.
