Я долго живу, в этом дело, напомнил он себе. Этап мирной жизни — это просто этап. Он был и прошёл. Давно, надо полагать, ещё до йогина-основателя, чтоб ему подавиться дыханием бхастрика! Люди-то едва успевают первый этап осознать. А он — идёт вперёд. Вот, сейчас этап бессмертия памяти, потом ещё что-то будет на голову…
Красиво подумано — но ведь неправильно! При чём здесь этапы?! Просто он… не боится смерти? Не так уж дорожит мирной жизнью? Да. Не смерти он боится, а сопливого младенчества, да и то… переживёт ещё раз, если придётся. И мирной жизнью не дорожит, это верно. Что-то, видимо, понял важное йогин-основатель, ежели все последующие реинкарнации стягивало на… убийства? Нет. Да. На убийства — но по уважительным причинам, вот как правильно! И это стало сутью личности. На стремление власти удавить — отвечать тем же.
Ах ты, поганец, тихо обозлился он на йогина. Ты у нас справедливый, значит? Заступник обиженных, да? Вот о чём тебе мечталось, получается, в йогических трансах на камнях Тибета — как бы грохнуть всех, обидевших тебя и близких? Для того и бессмертие памяти намолил — чтоб опыта убивцы накоплялось?! Ну ты и поганец! Как всем реинкарнациям нагадил! То есть не ты — я… э, какая разница, если нагадил?!
— Извини, Творче! — покаянно сказал он. — Напраслину на тебя возводил! Хороший мирок ты сваял, признаю! Это просто я не в ногу иду… Блин, встретился бы мне хоть один йогин! Да где его взять в степи-то? Они, гады, все на югах предпочитают. И это, в общем, понятно. Любой бы предпочёл…
А степь менялась. Вроде и отъехал всего ничего, а трава заметно пониже, и жёлтого больше, чем радостно-зелёного. А как же сто двадцать дней в году осадки? Дожди только в предгорьях? А как это возможно? Э, Берен-йот-гали в этом разберётся!
Непонятного вообще много набралось. За последние пару суток. Ага, а предыдущие пятнадцать лет, получается, спал? Ну… да. Вот сейчас и не получается увязать всё, что увидено. Мало информации. К родовой памяти обратиться? О, там такое увидишь, Надия-ир-Малх ни в какое сравнение не идёт… Но то, что удалось осмыслить, однозначно указывает на посттехнический мир. Только странный он. Вот раковины связи — это понятно. Отец у Надии подозрительно быстро объявился — тоже понятно. Орбитальные системы позиционирования, что же ещё. Совмещённые с ген-датчиками для важных персон… А латы у полицейских? Вот не сырое же это железо, клянусь памятью Тэмиркула-кузнеца! А железо в деревне — как раз сырое… Получается… что?
Картина получалась неприятной, особенно в сочетании с сухой степью, что могло указывать на попытки управления климатом. Думать о таком не хотелось. Пока что не хотелось. Тем более что степь, даже спалённая зноем, была прекрасна. Качались золотые травы в танце лёгких ветерков. Изумрудно зеленела трава по оврагам. Ежевика заплетала глинистые откосы сплошным ковром. Шумел камыш на мелководье Ирчи. И родилась мелодия…
Он пел, позабыв обо всём на свете. Пел так, что дрожал воздух над холмами. Пел так, как пел когда-то вольный дух степей Имангали, по прозвищу Чёрный Аркан… Естественно, чёрный, а как без этого? У поэзии героических прозвищ — свои законы. А он был героем, Чёрный Аркан. Героем — и певцом…
Так что она объявилась перед ним совершенно внезапно. Открылась за очередным холмом во всей красе — грязная, растрёпанная, босая. Синяя, некогда праздничная юбка — в состоянии тряпки. Белая рубаха — уже не белая. И даже не серая.
— Ну ты и хорош орать! — выговорила Яха восхищённо. — Я на твой голос часа два иду! А тебя все не видно! А голос между холмов так и мечется!..
— Опа! — только и сказал он. — А ты-то здесь как? Тебя украли — или нет?
— Да… я и не знаю! Сначала украли. А потом — я пошла, а за мной никто не погнался! Обидно-то как! Я что, даже степной пьяни не нужна?!
Яха украдкой смахнула злую слезинку, а потом не выдержала и разразилась бурными, по-детски искренними рыданиями, даже конь испугался и заплясал, как бы невзначай отодвигаясь подальше…
— Горе ты моё! — вздохнул он. — Не переживай так, они ещё погонятся. Просто они сейчас упились все, если я правильно понимаю, во спасение от латников… Но вот очухаются и погонятся обязательно! И догонят. Э… так ты хочешь, чтоб тебя догнали вдесятером? И ещё раз догнали? Так не проблема, я могу за холмиком подождать, чтоб не мешать вам всем…
Все же они удивительно быстро приспосабливались друг к другу. Вот, Яха поняла намёк с полуслова — и разоралась на всю степь. И чуть не пришибла со злости коня, а ведь на нём ещё ехать и ехать… Ну, зато забыла про слезы.
Глава десятая
Эпсар — и те же…
Эпсар шумно выдохнул, настраиваясь на боевой лад. За спиной у него выстроился клином второй десяток — ребята достаточно опытные, чтоб загасить любую неожиданность, но ещё не утратившие способность подчиняться приказам. Ну, где у нас там сопливый берхь? Он вытянул руку, властно толкнул калитку — и упёрся взглядом в неестественно синие глаза. И сразу понял, что свой второй десяток он несколько переоценил.
— Ну, заходи, — разрешил эльф. — Или ты калитку открываешь не для того, чтоб зайти?
— А… э… э? — сказал эпсар. — А я перед калиткой… а вы в калитку… как?
— Какой больной улыба там шараборится? — раздражённо донеслось со двора.
— Это наш эпсар, — дружелюбно просветил первый эльф. — Спрашивает, как мы сюда попали. Кажется.
— Через калитку! Он что, не знает, что от реки есть калитка?!
— А как он тогда по девкам ходит?
— Наверно, через парадный вход?
— О, какой брутальный у нас эпсар! А по виду…
— Отставить операцию, — со вздохом скомандовал эпсар. — Десятник, принять под охрану усадьбу тхемало. Под неусыпную охрану! И — выстави наблюдателя, как положено по уставу!
— Со стороны степи? — почтительно уточнил второй десятник.
— Со стороны дороги в город! Учишь вас, ишаков, и всё равно не понимаете, откуда главная опасность…
Эпсар прошёл в калитку и аккуратно прикрыл её за собой. Ему вовсе не нужны были лишние свидетели его унижения.
Во дворе у гончара бесцеремонно расхаживали эльфы, совались в мастерскую, в сыроварню, в сад, из сада… и ощущались они как целая толпа, хотя и были впятером, как и прежде. На крыльце дома в философском спокойствии посиживал Кола Гончар и с непонятной иронией следил за эльфами — и за своей красавицей женой, нервно теребившей платок в дверях летней кухни.
— Нашёл защитника для девы Бессмертных? — строго спросил эльф.
— А разве он кого-то искал?
— А что, наш эпсар способен кого-то найти?
— Он даже калитку к девкам не нашёл!
— А вот…
— Я его нашёл, — с мстительным удовлетворением сообщил эпсар. — Это пятнадцатилетний мальчик. Сын вот этой прекрасной дзуды. И, я вам скажу, очень странный сын! Вам до него ещё расти и расти…
