— Вот! Самое время попрыгать, — убеждал друг, переключая её на себя, и я был ему благодарен.
Мне нужно было вдохнуть напряжение, сковавшее внутри вновь нахлынувшими эмоциями. Я её только калечу… Сердце сдавило острыми тисками, выжимая из него кровь, оставляя только боль. Я чуть не доломал куклу. Но почему-то чувствовал, что это она, нежно глядя в глаза, ломает меня.
Расс протянул руку, и Несси вложила в неё свою ладошку, встала и пошла с моим другом выбирать ракетку.
— Кажется, Никос, нас сегодня разделают под орех, — вымолвил Теренс и отправился догонять их.
Я допил виски, опрокинул в рот кусочек нерастаявшего льда, поставил стакан и отправился следом.
* * *
Спорт сближает. Это я прочувствовала в полной мере. И никогда бы не подумала, что смогу хоть раз отбить мяч и даже сделать подачу. Сначала попадала исключительно в сетку, потом била так, что пара мячей наверняка теперь болтались на околоземной орбите — отсюда ближе до русской станции «Союз», чем до земли.
Никита сегодня удивлял. Мне и в голову не пришло, что он русский. Почему-то я удивилась. Надо же — русский! Неужели там, за океаном, все мужчины такие — подавляющие волю и сомнения и возносящие в рай одновременно? Это его личное преимущество или национальная черта? Мне казалось, я уже что-то о нем начала понимать, а тут…
Вообще показалось, что именно сегодня я узнала о нем гораздо больше. Слушала, наблюдала. Он сидел рядом со мной на качели, на первый взгляд вальяжно откинувшись на мягкую спинку. Но чувствовалось, что он, как дикий зверь, собран, внимателен и готов сорваться в любое мгновение.
Я была уверена, что даже если он смотрел на кого-то одного, видел всё, что делается вокруг, всё контролировал, но ни во что не вмешивался. Мне было не очень уютно, когда Теренс менял местами их с Маури, а Расс просто как само собой назвал его придурком.
Я напряглась — испугалась, что Никита порвёт его в клочья. Я ясно представляла эту картину: Ник бросается и одним точным рывком выдирает Расселу горло, с его зубов и губ капает кровь, а он садится и продолжает спокойно пить виски, разглядывая тающие куски льда.
Если Никита не смотрел на кого-то из нас, он не отрывал взгляд ото льда. Да, совершенно точно — он смотрел на него то в своём стакане, то будто погружая взгляд в котёл с голубоватой шугой — как выяснилось, искусственный лёд Никита не любит.
Всё это было удивительно и очень хорошо соответствовало тому образу, что уже сложился у меня в голове. Никита последователен во всём, всегда говорил прямо и называл вещи своими именами. Я могла бы представить, как хитрит совершенно открытый в общении Теренс, хотя не смогла бы назвать ни одной причины для этого.
Могла бы даже допустить обман от Рассела, но, скорее, аргументированный, профессиональный, во благо, и если бы что-то пошло не так, этот мужчина сказал бы обо всём прямо. Ему можно доверять — я это чётко поняла.
Но вот так прямолинейно и остро, как вёл, держал себя и говорил Никита, так не мог никто из них, и никто из всех, кого я знала раньше. Этот мужчина, горячий и страстный, несокрушимый, как глыба титана, вдруг плавился, стоило нам оказаться в постели.
Но и там — не было никаких сомнений — он точно знал, что хочет и что для этого сделает, он точно знал, что возьмёт то, что нужно ему. И ни мгновения сомнений. Ни тени беспокойства, что не получится.
«Никакие блага не распределяются равномерно. Они вообще не распределяются. Жизнь чётко делит на лидеров и неудачников, и каждый сам решает, в какой лиге ему выступать».
Я весь вечер вспоминала эти слова. Странно, но именно они решили всё. Я гнала от себя мысли о том, что сказал в клинике Рассел. Сначала очень хотелось позвонить маме, но Никита обещал, что очень скоро мы поедем к ней вместе.
Мне трудно это представить, даже страшно: моя семья — не то, что ему следует видеть. Не потому что я стыжусь — это глупости, а потому что у нас нет совместного будущего.
Я понимала, что мужчиной движет лишь любопытство — так он, наверное, изучал партнёров по бизнесу. А я, вернее, часть моего тела — предмет нашего договора. На доли секунды показалось, что я на самом деле отдам ему почку, если он одобрит место её происхождения и условия выращивания. И плевать на группу крови — Никите безоговорочно подойдёт всё, что он захочет.
* * *
— Ну, Никос, бывай. Тенесси, моё почтение, мисс.
Порядком захмелевший Теренс держался на ногах исключительно благодаря своей вертлявости. Рассел сгрёб стилиста за шкирку и вывел из пентхауса — внизу их ждали две машины такси.
— Аня, погаси внешнее освещение, — скомандовал системе и отправился в комнату Несси.
Девушка уже переоделась в шёлковую сорочку на тоненьких бретельках. Серо-голубая гладкая ткань отражала свет прикроватного светильника, как зеркало. Мягкий золотистый свет падал на постель.
Я люблю белое белье, но сейчас огромная кровать была застелена бордовым комплектом с мелким голубым цветочком. Откуда только взялось такое?
Несси сидела, свесив одну ножку, подогнув вторую под себя, и растирала крем на руках. Её волосы сдерживала эластичная повязка, а на конике носа, щеках, лбу и подбородке виднелись белые мазки. Все было непривычно уютно, но чего-то не хватало.
Я подошёл к моей девочке и присел рядом.
— Разрешишь?
— Хочешь намазать меня кремом? — лукавая улыбка дразнила, хотелось поцеловать её.
— Желательно сливочным, но пока сойдёт и этот.
Несси повернулась ко мне всем телом, сложила ножки в подобие позы лотос и подставила мне лицо.
Это необычные ощущения — размазывать по нежной гладкой коже желанной девушки невесомые кляксы. Она закрыла глаза и закусила губу, белые зубки будили воображение. Я обнял девичье лицо ладонями и большими пальцами провёл по скулам, легко касаясь кожи и растирая крем. Это невероятно возбуждало.
Пушистые черные ресницы, чуть трепеща, невесомой бахромой прикрывали нижние веки. Беззащитная шея, вытянутая из-за чуть запрокинутой головы, манила необычайно. Я с горечью во рту посмотрел на следы, оставленные зубами, надеясь, что выпитый ею антибиотик поможет.
Не стиснутая лифчиком грудь с тёмными синюшными пятнами от моих пальцев, лишь наполовину скрытая невесомой тканью, венчалась затвердевшими сосками.
Я ласково оглаживал лицо Несси. Как бы мне хотелось просто обнять её и уснуть. Но совершенно не сексуальное занятие заводило сильнее, чем обнажённое тело, чем её ласка. Я оглаживал девичьи черты и понимал, что запечатлеваю эти минуты и её образ в памяти навсегда. В сердце что-то защемило, захотелось взять её на руки и качать.
Её кожа отзывалась на мои прикосновения, я видел это отчётливо: как по её телу пробегают мурашки, как она задышала чаще и глубже, как прогнулась в пояснице, приподняв грудь так, что у меня закружилась голова.
