* * *
Всё сделал через жопу, хоть и от чистого сердца. Но с Несси по-другому и не получилось бы.
Есть женщины, опустошающие всё: время, бумажник, терпение, холодильник, жизнь… У таких ни стыда, ни совести — ничего лишнего. Они всегда в гармонии с собой и чужим кошельком. С ними всё просто: отымел со всем непотребством, отсыпал на новый айпонт денег — и не надо печалиться.
А есть женщины, наполняющие собой сердце, мысли, желания, сны, душу… Им можно отдать все богатства мира, наделить всеми возможными статусами и привилегиями, а они и не заметят этого. Им важно то, чем наполняешь в ответ их мысли, душу, сердце и сны.
Такая — Несси. Я последние дни ломал голову, как ей преподнести этот дом и «неразменную монету», чтобы не оскорбить этими подарками, а сегодня понял, что не о том беспокоился.
Она без интереса смотрела на фотографии её браунстоуна и Центурион, спокойно взяла документы, прижалась похолодевшими губами к моим в целомудренном поцелуе и вышла из кабинета тихо, как тень сгорбленной от тяжёлой утраты старушки. Она держала в руках немалое состояние, но выглядела так, будто только что лишилась смысла жизни.
Это просто невыносимо. Я чувствовал потребность сделать её счастливее, успешнее, я расчистил для неё дорогу к её мечте, но теперь понимал, что отобрал что-то куда более желанное и невосполнимое.
* * *
Дождь принёс в Нью-Йорк свежесть. Умытые ливнем бока небоскрёбов остыли, отдавая накопленный жар мелким каплям. Уже согретые струйки сползали с каменных исполинов, собираясь в тёплые лужи, и ручейками стекали в канализацию.
Я брёл по тротуару в лёгких джинсах и майке без рукавов, сунув пальцы в карманы, рассматривал витрины дорогих магазинов на Пятой авеню… на Седьмой Авеню… На Бродвее… Шёл через полгорода в браунстоун, который подарил моей девочке.
Завтра я отдам ей ключи, а сегодня хочу побыть в её доме один. Оставить свой след, понимая, что она всё равно не увидит его. Не почувствует. Никогда не узнает, что я был в её комнате.
Я знал, какую выберет Несси, не один час и даже день листал её страницы в соцсетях, смотрел её посты и то, что она отмечала как понравившееся. Моя юная красавица оказалась разносторонним человеком, и была остра на язычок. Я с удовольствием читал её комментарии и, чего уж скрывать, иногда провоцировал её, вызывая на разговор со специально созданной для этого страницы.
Я знал, какие цвета и стили мебели ей нравятся, что она хотела видеть из окна своей комнаты, кем хотела стать и где научилась так понимать запахи. Я впервые радовался тому, что соцсети говорят о человеке больше, чем он сам сознательно готов рассказать о себе.
Я видел и страницу её младшего брата, а на его фотографиях — дом родителей Несси. Вдоль и поперёк изучил снимки с выпускного в колледже, который окончила моя нежная девочка.
Нашёл того самого Сэма и долго вглядывался в его лицо, пытаясь понять, как поступить с ним. Просто набить на лице экспрессионистскую синюю картинку с алыми разводами — мелко, а чего-то такого, чтобы раскрутить бумеранг на полную катушку, Армат пока не раскопал. У каждого есть мумии на антресолях, но всё, что мне пока известно о парне, не выходило за рамки обычного: марихуана, пара приводов в полицейский участок, пара безнаказанно разбитых витрин и драк, но при этом он, похоже, нежно любит младшую сестру — замкнутую четырнадцатилетнюю девочку, некрасивую настолько, что вызывает жалость. Нигде не работает — не новая проблема молодых специалистов в Штатах. Но это всё не то.
Я искал нечто личное, глубинное, его болевую точку… Больше знаешь — крепче мстишь.
И прекрасно понимал, что будущий успех Несси, в котором я не сомневался, может заставить этого ублюдка тряхнуть её «грязным бельём». Раскрепостить девочку, научить её любить себя и видеть прелесть в её нестандартной физиологии — этого недостаточно, она всё равно будет стесняться других мужчин.
И если этот выродок где-нибудь напишет о её интимной подробности просто из мелочной зависти, это сильно пошатнёт её уверенность в себе, хотя послужит мощным пиаром. Но Несси — не та, кто сможет бравировать своей особенностью ради популярности. Да и это слишком личное.
Я должен обезопасить её.
До северной улицы сквера Вашингтон добирался на такси. Вышел на углу парка у восточной стороны, зашёл в магазин цветов и купил ещё неспелую красную розу — флорист клятвенно пообещал, что к завтрашнему вечеру она распустится. Мне это и было нужно.
Двери дома моей девочки открывал уже спустя несколько минут. Небольшой холл с широкой лестницей встретил тишиной. Я вошёл в гостиную, совмещённую с кухней и столовой — не такую огромную, как моя, но уютную.
Со мной не было Несси, но я легко представлял её в этой обстановке. Казалось, она тут, пробует мягкость дивана и крутится на барном табурете, открывает шкафы и восторженно смотрит на чудо навороченной техники, смонтированной в кухонном острове. Как выглядывает в окно с видом на Вашингтон парк, открывает створку и полной грудью вдыхает дождливый воздух, зажмурившись от удовольствия.
Я забылся, что в доме один, и мысленно пропускал девушку вперёд в каждую дверь и спрашивал, нравится ли ей цвет обоев в гостевой, дизайнерская плитка в ванной и чуткость фотоэлементов, включавших свет.
Вместе с воображаемой — но такой для меня реальной — Несси мы поднялись на второй этаж и прошлись по трём спальням. Девушка выглянула в окно каждой и, конечно же, выбрала для себя ту, окна которой открывали вид на сквер. Она и живя у меня любит смотреть на Центральный парк, сидя на подушке у панорамы с бокалом безалкогольного коктейля или чашкой кофе.
Здесь не было панорамы, но по моей просьбе дизайнер устроил уютное мягкое местечко вместо подоконника, куда Несси сможет забираться с ногами и смотреть в окно. И даже спать, если захочет. И моя воображаемая спутница сейчас с детским восторгом именно это и сделала — забралась на ложе и с удовольствием потянулась.
А я всё время улыбался, как идиот, держа в руке розу и мысленно смешивая ее тонкий аромат с ароматом волос моей чаровницы.
Я поставил цветок в длинную узкую вазу, похожую на колбу, и устроился с ногами на мягком основании у окна. И сидел, потеряв счёт времени, глядя, как сползают по стеклу капли, собираются в дорожки, барабанят, срываясь с карниза…
И вот так же глухо во мне нервоточило понимание, что однажды в этом доме зазвучит детский плач, и не моя Несси будет качать ребёнка и целовать другого мужчину. Может быть, они даже будут спать на этой кровати…
Эта мысль вызвала глухой стон. Я хотел бы быть тем, чей дух будет присутствовать здесь всегда, напоминать обо мне. Эта спальня должна пропитаться ароматом секса со мной хотя бы пока она будет здесь одна.
Я закрыл глаза и положил ладонь на восставший член. Желание чувствовать мою Несси завладело воображением. Зверь сегодня весь день держался достойно, будто понимал, что не время нападать и заявлять права на девчонку — всё то, что я сегодня ей рассказал о себе, и то, как она приняла подарок, не могло закончиться сексом.
