Кафе оказалось небольшим, но по-домашнему уютным. Приятный полумрак давал глазам отдохнуть от ярких красок городка, кожаные диванчики зонировали зал и были окружены растениями и книжными полками, а над каждым покрытым скатертью столиком висели небольшие плазменные экраны, как в футбольных барах. Прохлада и негромкая музыка дополняли комфортную атмосферу.
— Здесь необыкновенно…
— Это было семейное кафе, одно из самых старых в Корал Гейблс.
— Почему «было»?
— Последний владелец был очень стар и бездетен, после его смерти кафе сменило не одного хозяина, много раз тут всё переделывали. Таким оно стало, когда его приобрёл книжный делец и открыл здесь магазин. Старожилы по привычке приходили сюда выпить кофе, и он пошёл им навстречу — поставил пару столиков и кофемашину. Говорят, в благодарность люди покупали книги, и вот так со временем книжный магазин возродил кафе и слился с ним в таком вот симбиозе.
— Вы поэтому не стали работать здесь?
— Одно время после первого владельца оно пустовало, а Шелдон — наш с Блэр сын — в то время учился в Нью-Йорке в университете. Я уехал туда работать, чтобы быть рядом.
Мы выбрали столик в углу и заказали прохладительные напитки.
— Получается, вы знаете Никиту уже давно…
— Его отец ужинал в ресторане отеля, где жил до того, как забрал его из России. Никите нужно было соблюдать определённую диету, Герман попросил меня позаботиться о его питании. Когда решил купить пентхаус, пригласил работать у него.
— Каким он был?
— Как дикий зверёныш… — Экену не нужно объяснять, о ком я спросила. Мы ведь и пошли прогуляться, чтобы поговорить о моём любимом мужчине. — Не по годам взрослым, и не по годам ребёнком. С полными тоски глазами.
— Мне кажется, он и сейчас такой.
— Да, не изменился. И он совсем не похож на отца. Заматерел, но мальчишку в себе не потерял. Игрушки всё те же, только масштабы больше, — улыбнулся он, — ты сама это скоро увидишь.
— А его мать вы знаете?
— Прилетала пару раз, но не жила в пентхаусе.
— А бабушка?
— Она умерла вскоре после переезда Никиты в Нью-Йорк.
— Никита сказал, от рака мозга.
— Даже рак можно победить, если есть ради кого жить, дочка. Она долго прожила, потому что любила Никиту. Они могли разговаривать часами.
— Как он это пережил?..
Это был вопрос, ответ на который я могла представить.
— Лучше тебе не знать этого, дочка. Это его очень личное пространство.
Экен посмотрел на меня не иначе, чем обычно, но у меня больно сдавило под сердцем. Воображение и понимание, что для него значила эта женщина, знание, как может срываться Никита, рисовали страшные картины. Душа обмерла, представляя мальчишку в отчаянии и слезах, кричащего от боли, которую невозможно терпеть — от боли потери самого близкого и любимого человека. Даже стоя в комнате, которую он воссоздал, я не понимала того, что поняла сейчас.
Экен увидел накатившие на глаза слёзы и похлопал меня по лежавшей на столе руке.
Взглянул на часы и включил местный канал. Я откинулась на спинку диванчика и во все глаза смотрела начинавшийся прямой эфир с Бейшор Драйв…
* * *
— …Повод, по которому мы здесь собрались — не причина для торжества. Детский онкологический центр — не повод радоваться. Мы с вами обязательно отпразднуем… но только закрытие каждого такого учреждения…
Бесконечное щёлканье затворов, вспышки камер, лес микрофонов и штабеля лежащих на земле репортёров раздражали. По толпе пошёл гул, Фрэнсис Суарес — мэр Майами — переглянулся с Германом Соломатом, а Армат поднял два больших пальца и чуть улыбнулся — его год назад умерший семилетний племянник стал последней каплей, переполнившей чашу моей боли, и лицом новой сети клиник.
Я подошёл к красной атласной ленте, перегородившей вход в «Дом веры, надежды и любви», сдёрнул её, уронив стойки из нержавейки, и сжал в руке комом.
— Пока мы здесь стоим, умирают дети…
Я отпустил ленту и проводил взглядом. Подхваченная морским бризом, она как струйка крови из оборванной вены, прыснула вверх и обвила ствол пальмы, будто цепляясь за последнюю надежду.
— …Мы сейчас распоряжаемся не своим временем, а бесценна каждая минута. Бесценна для маленьких пациентов и тех, кто их любит, кто рядом, когда нужен больше всего, когда больно и страшно… — Рука сама потянулась к волосам и коснулась кожи там, где жила дама почтенного возраста — коварная гамартома, — …когда тяжело и неизвестно — выживешь ли? Время — самое дорогое сокровище…
Я посмотрел на Армата, и он всё сделал, как мы решили утром, не поставив в известность ни мэра, ни репортёров. Я никогда не придерживался и не собирался придерживаться глупых пафосных традиций. Глубокие реки текут неслышно.
— …Пропустите колонну…
Репортёры засуетились, получив новый инфоповод, а толпа заозиралась и начала расступаться. К площади перед онкоцентром подъезжали машины с логотипами сети клиник.
— …Двери «Дома веры, надежды и любви» открыты для тех, кто готов помочь. Среди маленьких пациентов много детей из приютов и неблагополучных семей — им нужно наше тепло и добрые слова. Сегодня я даю старт движению «Бери выше!» Выше качество лечения! Выше цели! Выше нос! Когда мы вместе, когда есть цель, когда любишь — ничего невозможного нет!
Я широко развёл руки и поднял взгляд в небо, привлекая внимание гостей — арендованные вертолёты, пролетая над площадью, рассыпали шары-глобусы. Их было ровно столько, сколько в клинику везли маленьких пациентов, и к каждому привязана карточка с фотографией и короткой историей ребёнка, номером его палаты и датой рождения. Я верил, что отзывчивые американцы обязательно поздравят детей с днём рождения, пришлют им игрушки и, может быть, хоть однажды навестят. Иначе я разочаруюсь в этой жизни полностью, остановлю планету и сойду с неё.
Машины припарковались, медперсонал знал своё дело, привлечённая молодёжь раздавала автонаклейки с символом нового движения и первый выпуск газеты «Бери выше!» Больше я здесь был не нужен. Но стоило шагнуть со ступеньки, как меня окружили репортёры:
— Как вы прокомментируете сексуальный скандал с вашим отцом?..
— Правда ли, что у вас рак мозга?..
— Будут ли лечить иностранцев?..
— Почему первые клиники открыты именно в Майами?..
— Какой отдачи от нового движения вы ожидаете?..
Вопросы сыпались не только на меня: мэра, а тем более отца и Наоми — звёзд последних новостей, тоже не обошли стороной. Я снова взял микрофон и ответил всем и сразу:
— Пресс-конференция состоится завтра в десять утра в ресторане отеля «Времена года». Обещаю ответить на все вопросы и угостить молоком и печеньем. А сейчас прошу меня извинить…
