Единственное, что я нашла, была тетрадка по математике в клеточку, но я решила, что сойдет.
До самого утра я писала, как одержимая, без всякой системы, не соблюдая хронологию. Я просто записывала воспоминания в той последовательности, в которой они возникали в мозгу, получались отрывочные бессвязные фрагменты.
«Доктор Нулан говорит, что человеческая память ненадежна и изменчива, — написала я, погрызла карандаш и продолжила: — Она может пропадать, поддаваться манипуляциям и выдавать ложные воспоминания, а если добавить такие вещи, как транквилизаторы, алкоголь и наркотики, то она, ясное дело, становится еще более ненадежной. Вывод: мои воспоминания о вечере, когда происходил осенний бал, не обязательно соответствуют действительности. Желтая роза, мокрая одежда компании с королевскими именами… все это может оказаться пьяным угаром, обманом зрения, галлюцинацией. И как бы я этого ни желала, говорит доктор Нулан, я не могу вызвать события из забвения. Я не могу заполнить пробелы. Это комплексный процесс, которым невозможно управлять усилием воли. Поэтому, вместо того чтобы мучить себя, пытаясь вспомнить, мне следует подумать о чем-то другом, считает доктор Нулан. Мне надо позабыть обо всем.
Я хотела бы сказать доктору Нулану, что забывание — комплексный процесс, которым невозможно управлять усилием воли».
Прочтя написанное, я ощутила во всем теле непривычное чувство удовлетворения. Теперь я обыщу все уголки своей души, запишу все, что помню, все, что мне приснилось, все, что думаю и все, о чем подозреваю. Может быть, это запустит мою память. А если нет, то по крайней мере я наведу порядок в своих мыслях.
На следующий день мама сказала, что к нам приедут гости. Я спросила зачем, а мама посмотрела на меня непонимающим взглядом и ответила, что это же приятно — принимать гостей. Успешная молодая пара будет проезжать неподалеку от нас. Ей подумалось, что, может быть, мне пойдет на пользу, если в доме будет праздничная атмосфера. Я хотя бы на некоторое время подумаю о другом.
Перед приездом гостей предстояло сделать уборку, и, конечно же, началась паника, когда мама обнаружила, что бумажка с именами и телефонными номерами тех, кто нам обычно помогает, не висит на прежнем месте.
— Где бумажка? — спросила она меня. — Где все номера телефонов?
Я ответила, что понятия не имею.
— Что будем делать, Рикард?
Мама обернулась к папе.
— Надо всего лишь открыть телефонный справочник, — сказала я. — Там есть все телефоны.
— Да-да, — согласилась мама. — Так можно было бы сделать. Проблема в том, что… Я не помню, как ее зовут — ту женщину, которая у нас убирает. Ты помнишь, Рикард?
Папа покачал головой.
— Карола, — сказала я. — Ее зовут Карола.
Оба уставились на меня. У этих двух взрослых, которые не в состоянии сами сделать уборку, по крайней мере есть дочь, которая помнит имя женщины, делающей это за них.
Карола пришла в пятницу, накануне того дня, когда успешная чета должна была приехать на ужин. Она работала у нас недавно, я видела ее летом всего пару раз. О ней я знала только то, что видела сама. Что-то подсказывало мне, что она любит пропустить бокальчик-другой. Не могу сказать, на чем основывались мои выводы — просто такое у меня возникло ощущение. Несколько раз она приводила с собой дочь — маленькую зазнайку, которая не отвечала, когда к ней обращались.
Я подкралась к Кароле, когда она пылесосила ковер в холле на втором этаже. Работала она очень быстро — было очевидно, что я сбила ее с ритма, когда вытащила вилку из розетки.
— Что ты делаешь? — спросила она. Лицо у нее раскраснелось от напряжения.
Я намеревалась сперва поговорить с ней о пустяках, но сейчас в голову мне не приходило ни единой мысли, кроме моего главного дела.
— Ты не могла бы купить мне вина?
— Да с какой стати… — Карола наморщила лоб. — В смысле — ты ведь еще совсем юна?
— Догадка верна, — кивнула я. — Именно поэтому я и обращаюсь к тебе за помощью.
— А сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Ты выглядишь моложе. Ты очень… худенькая.
— Это потому, что я в депрессии.
Кароля потянулась за вилкой от пылесоса.
— «Донелли Ламбруско», — продолжала я. — Оно стоит в «Системе»
[10] пятьдесят крон. Я заплачу за нее сто, если купишь мне две, то двести.
В глазах Каролы сверкнул огонек интереса.
— Но если что-нибудь случится… — проговорила она.
— А что может случиться? — спросила я. — Я ведь не наркотики купить прошу. А от небольшого количества вина еще никто не умер.
Карола рассмеялась.
— Забавная ты.
Я подумала, что я не забавная, а просто очень хочу выпить.
— Но ты ошибаешься, — продолжала она.
— В чем? — спросила я и подумала: она имеет в виду мои слова о том, что никто не умер от вина.
— В том, что касается цены, — продолжала она. — Оно стоит всего тридцать восемь крон за бутылку. Донелли, я имею в виду.
Когда на следующий день она шепотом сообщила мне, что спрятала бутылки в большой яме у берез, как я ее просила, я дала ей еще сотенную за честность.
Успешная молодая пара, проезжающая мимо, должна была появиться в субботу в пять часов вечера. Уже в час дня мама попросила меня помочь ей в подготовке к ужину. Я ответила, что у меня нет времени.
Мама спросила, чем таким важным я занята. Я не сказала, что пишу, потому что это вызвало бы массу расспросов. Теперь я все больше времени проводила за письменным столом, и мои записки касались уже не только того вечера и Поля. Я писала о будущем, которое мне не принадлежит, о том, как тяжело быть изгоем в мире и в собственной семье. Я писала о том, как прошел день, о простых вещах — что я ела и как продвигается копание. Хотя раньше я всегда уставала от любого дела, едва взявшись за него, сейчас ощущала невероятную мотивацию.
Надев халат, я отправилась к большому сараю, где когда-то находилось двести дойных коров, овцы, свиньи и лошади. Мне подумалось — как жаль, что на скотном дворе не осталось животных. Папа их всех продал, как только усадьба перешла к нему — за животными требовался уход, слишком много труда, невыгодно, к тому же они с мамой большую часть года проживали в Швейцарии.
Проходы в конюшне были чистые, но на настилах под потолком лежало несколько охапок сена. Я начала подниматься туда по шаткой лестнице с тетрадкой в руке. Когда я добралась до середины, дверь сарая за моей спиной открылась — там стоял Иван.
— Что ты делаешь? — спросил он, увидев меня на лестнице.
