— Очень вам сочувствую, — проговорила Чарли.
— Я сам себе сочувствую.
Фредрик откашлялся.
— Иногда хочется поскорее…
Он молча кивнул на могильный камень. Все и так было ясно без слов.
Франческа
В тот момент, когда я достала с полки Библию, вошел Якоб.
— Совершенно не в его духе, — сказала я, показывая книгу Якобу.
— Согласен, — улыбнулся Якоб. — Думаю, он читал, чтобы раскритиковать. Он обычно делал в ней заметки на полях.
— Можно я возьму ее на время? — спросила я. — Очень хотелось бы почитать его заметки.
— Забирай, — ответил Якоб.
Он предложил отвезти меня домой. Я сказала, что в этом нет необходимости, что мне достаточно позвонить маме. Но он все равно собирался в поселок по делам.
Когда мы выезжали на дорогу, начался дождь. Поначалу упало несколько капель, но вскоре полило как из ведра.
— Все же осень выдалась сухая, — сказала я.
— Возможно, — ответил Якоб — Мы как-то менее всего думали о погоде.
— Самая теплая осень за последние двадцать лет, — сказала я, чтобы что-то сказать.
Я это где-то слышала — но может быть, речь шла о предыдущей осени?
— Вот как, — ответил Якоб.
Он вставил в магнитофон кассету, и вскоре из колонок полился хрипловатый голос Дженис Джоплин:
Cry baby, cry baby, cry baby. Honey, welcome back to me
[15].
Мы говорили о повседневных вещах. Якоб рассказал, что учится в Упсале на экономическом факультете. На время он прервал учебу, но снова скоро вернется к ней.
— Не могу представить себе, что у Поля есть брат, любящий экономику, — усмехнулась я.
— Да я ее и не люблю, но если мне придется потом взять на себя дела фирмы, то это пригодится.
— А ты собираешься потом заняться ей — фирмой?
— Да. Тебе это кажется странным?
— Вовсе нет.
Я посмотрела на большие руки Якоба, лежащие на руле, и представила себе, как он готовит мое бледное безжизненное тело в последний путь.
— Поль был в кого-то влюблен, — сказала я.
— В кого?
Якоб обернулся ко мне.
— Не сказал. Обещал рассказать в тот вечер, когда был бал, но не успел. Поэтому я хотела спросить тебя — может, ты знаешь, в кого? Он тебе не рассказывал?
— Нет, мне он вообще не говорил, что влюблен.
Якоб помолчал.
— А это… в смысле — сейчас это имеет значение?
— Может быть, и нет, но меня не покидает чувство, что это важно.
— Единственная девушка, о которой он говорил, — это ты. Он был очень привязан к тебе, Франческа.
Я сглотнула и попыталась думать о посторонних вещах, чтобы не заплакать: о вышивках крестиком, о цветущих лугах, об анекдотах про Бельмана. «Я пописал в суп». Не помогло.
— Ты веришь в то, что он покончил с собой? — спросила я, глядя в окно, чтобы скрыть слезы.
— Нет, — ответил Якоб. — Он не покончил с собой.
— Ты уверен?
— Да. Поль никогда по своей воле не вошел бы в озеро. Он ненавидел воду.
— Знаю, но если это не самоубийство, — сказала я, — то что тогда?
— Он утонул, — ответил Якоб. — Это единственное, что точно известно. Несчастный случай.
Я поспешно вытерла глаза.
— Но что он вообще делал у озера среди ночи? — спросила я. — Что он там делал совсем один, когда шел бал?
— Не знаю, — пожал плечами Якоб. — Тебе известно что-то, чего я не знаю?
И тут я начала рассказывать о вечере, когда состоялся бал, о таблетках, которых мы наглотались, — и что Поль пообещал раскрыть, в кого он влюблен. Рассказала о первом танце — Поль казался таким веселым. Мы оба веселились. Но потом… он куда-то исчез, и я не могла найти его, как ни искала.
Якоб хотел узнать, в какое время исчез Поль, но на этот вопрос я не могла ответить. И в обычном-то состоянии я плохо слежу за временем, а в тот вечер все казалось каким-то размытым, но у меня сложилось впечатление, что я искала его целую вечность, обошла всю территорию. И потом — как я пошла к часовне, ибо это последнее место, где он мог быть.
— Но его там не было?
— Нет, Поля не было, зато была некая компания.
Я перечислила имена всей «королевской» компании и кратко рассказала, какие они негодяи.
— Роза Поля лежала на земле, а с их брюк капала вода. Они были все мокрые.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Якоб.
Он переключил передачу, остановился на обочине и посмотрел на меня.
— Не знаю. Я просто рассказываю тебе, что я видела.
— Но они могли с ним что-то сделать?
— Именно такое чувство у меня и возникло, — ответила я. — Но никто из моего окружения и слушать не желает. Все говорят, что я была пьяная — так и есть, я выпила и наглоталась таблеток, а мои родители считают, что мне нельзя верить, даже когда я трезвая, так что… Как бы там ни было — вероятно, доказать все равно ничего не удастся.
— Расскажи поподробнее про эту компанию, — попросил Якоб.
Так я и сделала. Рассказала о тычках в спину, издевках и насмешках.
Пока Якоб слушал меня, взгляд его все больше мрачнел.
Я не знала, должна ли я испытывать облегчение от того, что могу наконец-то поговорить с кем-то, кто воспринимает меня всерьез. В глубине души я хотела забыть обо всем, принять истину, лежащую на поверхности, и пойти дальше. Однако я не из тех, кто забывает и идет дальше. Я из тех, кто доходит до дна, до самых глубин, как бы больно ни было.
— Я свяжусь с полицией, — сказал Якоб, — расскажу все это — пусть решают, что со всем этим делать.
— Мне хотелось бы их всех поубивать, — сказала я. — Вполне достаточно того, что я уже знаю, чтобы мне хотелось убить их всех до единого.
— Да, — сказал Якоб. — И мне тоже.
Внезапно он заплакал.
Не успев подумать, что делаю, я повернулась к нему и обняла за шею.
— Прости, — прошептала я, — сама не знаю, что творю.
Но прежде, чем я успела убрать руку, Якоб сам придвинулся ко мне.
— Давай заедем куда-нибудь, — прошептала я и сама не узнала своего голоса. — Куда-нибудь, где нас не увидят.
Якоб вырулил на поросшую травой дорожку. Она кончалась у старого красного дома.
