— Похоже, он заброшен, — сказал он.
Я кивнула, не глядя. Потом мы стали неловкими движениями снимать друг с друга одежду. Раньше мне никогда не доводилось быть голой с мужчиной — наверное, я должна была стыдиться и смущаться, но тут словно кто-то другой поселился в моем теле. Я хотела его — так, как никогда раньше никого не хотела. То, что происходило сейчас, находилось за тысячу миль от удушливых поцелуев и неуклюжего лапанья, которому я подвергала себя с парнями в Адамсберге.
— Что случилось с твоими руками? — спросил Якоб.
— Просто крик о помощи.
— Выглядит куда серьезнее.
Якоб приподнялся на локте и серьезно посмотрел на меня.
— В следующий раз, когда тебе понадобится помощь, ты можешь позвать, а не…
— Никто не слышал, — прошептала я.
И тут же пожалела, потому что сейчас мне совсем не хотелось говорить об этом.
— Может быть, тебе стоит позвать кого-то другого, — сказал Якоб. — Кого-то, кто услышит, так что тебе не придется…
Я кивнула. Закрыла глаза.
— Ты выглядишь, как многие, кто здесь живет, — Якоб погладил мои шрамы. — Почти у всех, кто работает на фанерной фабрике, руки изрезаны. Тебе не больно?
— Нет, — сказала я. — Ничего в это месте не чувствую.
— Не делай так больше, Франческа. Никогда так больше не делай.
— Хорошо.
— Пообещай мне.
— Обещаю.
Я поцеловала его. Мне не хотелось говорить о шрамах, криках о помощи и рабочих на фабрике. Мне вообще не хотелось говорить.
Его дыхание стало тяжелым.
— Ты уверена, что хочешь дойти до конца? — спросил Якоб, когда был так близко, как это только возможно, не пересекая последнего рубежа.
— Да, — прошептала я. — Пожалуйста, продолжай.
— Но у нас нет… защиты.
— Ничего страшного, — прошептала я.
Он сделал несколько движений, не входя в меня, и на несколько мгновений наслаждение сменилось острой болью, которая отдавалась даже в спине. Но потом, когда он снова начал медленно двигаться, все плохое улетучилось и возникло приятное ощущение, которого я никогда раньше не испытывала. «Значит, я не понимала чего-то важного?» — подумала я. Вероятно, есть нечто такое, ради чего стоит жить.
Окна машины запотели изнутри. Внезапно Якоб остановился.
— Что такое? — спросила я.
— Кто-то постучал, — ответил он. — Там кто-то есть.
Он выскользнул из меня. Некоторое время мы лежали неподвижно — в надежде, что ему показалось. Но вот постучали снова. Перегнувшись через меня, Якоб протер запотевшее стекло. Я села на сиденье и закрыла глаза, словно могла таким образом заставить все исчезнуть.
— Это девочка, — сказал Якоб.
— Не надо, — сказала я, когда он опустил стекло.
— Привет, — сказал он.
— Что вы тут делаете? — спросил детский голос.
— Мы не знали, что тут кто-то живет, — ответил Якоб.
— Здесь живу я с мамой.
Я крепче закрыла глаза, желая, чтобы эта мама оказалась далеко-далеко.
— А где твоя мама? — спросил Якоб.
— Она спит, — ответила девочка. — И вам нельзя ее будить. Она сказала, чтобы ее не будили. Так что не входите.
— Я все понял, — ответил Якоб. — Мы уезжаем.
Он снова поднял стекло.
— Боже мой, — пробормотал он. — Она просто возникла из ниоткуда.
— Ты уверен, что она вообще настоящая? — спросила я.
Мы стали одеваться. Наша одежда валялась по всей машине. Голова у меня странно кружилась, словно душа только что покидала тело.
Якоб включил вентиляцию, и запотевшие окна очистились. Я взглянула на дом. Он выглядел таким же необитаемым, как мне показалось и в том ошалелом состоянии, в котором я пребывала раньше. Окна на первом этаже были завешены одеялами или тканью, свет не горел. Когда Якоб выехал задним ходом на большую дорогу, я заметила небольшой указатель, воткнутый в землю, подалась вперед и успела прочесть — за секунду до того, как фары машин отвернулись от нее: «Люккебу».
32
Сидя в машине, Чарли думала о Норе Роос. Она — единственный человек, знавший Бетти ребенком. Существует ли в истории Бетти и иная тьма, кроме того, что стало ясно из писем? Известно ли что-то Норе? Достав телефон, она посмотрела адрес больницы Сульхем. Это в трех милях от Гюльспонга. Вероятно, они не принимают неожиданных посетителей, но попробовать стоило. Забив адрес в навигатор, она увидела, что будет на месте через двадцать пять минут.
Больница Сульхем представляла собой здание из коричневого кирпича с большим садом и скамейками под березками. Длинные дорожки, идущие между ухоженных кустов, напомнили Чарли фотографии старинных психиатрических клиник, которые она видела в учебнике психологии.
Когда она припарковалась, в телефоне звякнуло сообщение. Оно было от Юхана. «Позвони мне, — писал он. — Кажется, я кое-что нашел».
Она позвонила — сигналы раздавались один за другим, но никто не брал трубку.
Она наговорила сообщение — где находится и что он может позвонить ей.
Встретиться с Норой Роос оказалось непросто. Чарли пришлось показать молодой женщине за стойкой свое полицейское удостоверение.
— Но не раздражайте ее, — сказала женщина.
— Мне надо поговорить с ней всего несколько минут, — заверила Чарли, надеясь, что никто больше не будет расспрашивать ее о том, по какому она делу.
Нора сидела на кровати в белой комнате спиной к ней. Чарли постучала в полуоткрытую дверь, но Нора не отреагировала.
— Нора! — окликнула ее Чарли.
Нора медленно обернулась. Лицо у нее было бледное и опухшее, а волосы такие жидкие, что просвечивала кожа на голове.
— Ты? — спросила она, глядя на Чарли лишенным выражения взглядом. — Что ты здесь делаешь?
— Я хотела поговорить с тобой.
— Аннабель умерла, — медленно проговорила Нора.
— Знаю. Можно мне войти?
Нора одновременно кивнула и пожала плечами.
— Чего ты хочешь? — спросила она, когда Чарли села на стул возле ее кровати.
— Я хотела поговорить о маме — о Бетти.
Нору передернуло.
— Для меня она навсегда останется Розой, — ответила она. — Но мы можем называть ее Бетти, если хочешь.
— Я хотела бы поговорить о ней, — повторила Чарли.
— По поводу Бетти я уже все сказала.
— Мне известно, что произошло. Я знаю, что вы сделали с тем маленьким мальчиком.
