— …к людям! — рассмеялся мужик в футболке и достал карманную фляжку, которую протянул мне.
Я открыла ее и сделала большой глоток. Жидкость приятно обожгла горло. Трое мужчин взглянули на меня с уважением.
— Придешь на праздник? — спросил мужчина, угостивший меня водкой, когда я протянула обратно плоскую, обтянутую кожей фляжку.
— Какой праздник?
— Праздник урожая, — ответил мужчина так, словно все должны были это знать.
— А когда он будет?
— В пятницу и субботу.
— О чем ты врешь на этот раз? — прозвучал у меня за спиной чей-то голос.
Я обернулась и увидела женщину в цветастом платье и накинутой поверх него кофте. Ее я сразу узнала — видела в кондитерской с маленькой дочкой.
— Я никогда не лгу, — важно проговорил мужчина. — Я просто рассказал фрёкен Мильд, что в выходные у нас будет этот чертов праздник.
Женщина оглядела меня с головы до ног таким взглядом, который я никак не могла истолковать. Любопытство? Неприязнь? Потом она вдруг улыбнулась и сказала, что у нее будет вечеринка перед началом праздника урожая.
— Приглашаю всех, — сказала она, взглянув на мужчин, а потом на меня. — И тебя тоже. Будут песни, танцы и…
— И чертовски много выпивки, — сказал тощий. — У Бетти всегда так много вкусного питья.
— Прекрати издеваться, — сказала женщина.
Голос ее внезапно прозвучал сурово.
— Да какая же это издевка? — крикнул ей вслед мужчина. — Это же правда! Истинная правда, Бетти!
Бетти не ответила, а тощий покачал головой и проворчал что-то по поводу того, что от этой дамочки никогда не знаешь, чего ждать.
В церкви Гюльспонга я несколько раз бывала на утренней рождественской службе и всегда представляла ее как самую обычную церковь. Но теперь она показалась величественной и притягательной — по сравнению с часовней в Адамсберге. Могилу Поля я нашла сразу. Она располагалась в одном из проходов под сенью больших каштанов. Его надгробный камень был сделан из такого материала, что выделялся на общем сером фоне. Похоже, зеленый мрамор. Я медленно провела пальцем по надписи на камне.
«Наш любимый Поль Бергман, 29.01.1972–01.09.1989»
Я опустилась на влажную траву. Потом легла — так, как, мне представлялось, лежал в своем гробу Поль, сложив руки на груди. Или Поля кремировали? А если нет — неужели червяки уже начали копошиться в его глазницах?
Я резко заморгала, чтобы отогнать страшную картинку. Он все равно ничего не чувствует. Он там, где нет ничего, утешала я себя. Он вернулся туда, где находился до рождения — где ничего не чувствует и не видит, даже тьму.
Крепко закрыв глаза, я почувствовала, как влага проникает сквозь одежду. Я должна была бы замерзнуть, но, как ни странно, мне было тепло. Я представила себе, как Поль лежит там, подо мной, и теперь я не видела у него в глазах червей — он представлялся мне живым, загорелым и оживленным.
«А ты знаешь, что, если котенку завязать на некоторое время глаза, то он так и не научится видеть? Это как окно, которое, если его закрыть, уже никогда не откроется».
Я проснулась от того, что кто-то прикоснулся ко мне. Кладбище уже погрузилось во тьму, я закричала в голос, когда увидела перед собой мужчину с граблями. Попыталась быстро вскочить, однако я окоченела и тело не слушалось.
— Успокойся, — сказал мне хорошо знакомый голос. — Успокойся, пожалуйста.
Мне удалось подняться на колени, и теперь я разглядела его лицо.
— Адам?
— Да, это я. Что ты тут делаешь, Франческа? Ты так легко одета. Ты что, хотела покончить с собой?
— Нет, просто случайно заснула.
— Ты меня напугала.
— И ты меня, — ответила я, чувствуя, как выравнивается пульс.
Я подумала, что Адам не из тех, кто может убить меня граблями и сбросить в свежую могилу. Учитывая, чем он занимался с моей мамой накануне вечером, он скорее… человек, живущий страстями.
— Вы с ним дружили, да? — спросил Адам, кивнув на могилу.
— Да.
— Как грустно, — Адам положил руку на камень. — Как все это ужасно.
— Ты его знал? — спросила я.
— Нет, но знал его отца. Я несколько лет подрабатывал здесь, — он кивнул на могилы вокруг. — И теперь придется снова здесь часто бывать.
— Сколько времени? — спросила я.
— Четверть восьмого, — ответил Адам, не глядя на часы.
— Проклятье!
— Подбросить тебя домой?
— Я приехала на велосипеде.
— У меня большая машина.
Адам указал на парковку.
Сидя с Адамом в машине, я подумала, что нарушила два самых строгих маминых запрета: переохлаждаться ниже пояса и садиться в машину с незнакомыми мужчинами. Однако Адам — не посторонний, поправила я себя, Адам как-никак — один из наших работников. Из бывших работников. И, возможно, кое-кто еще.
— Почему ты перестал у нас работать? — спросила я — из любопытства, чтобы услышать, что он ответит.
— Так решил твой отец.
— Ты срезал не тот куст? — спросила я. — Мои родители очень трепетно к ним относятся.
— Нет, — без улыбки ответил Адам.
Я думала, он попытается дать мне мало-мальски достоверное объяснение, но он не проронил больше ни слова. Доехав до середины аллеи, он остановился. Я как раз собиралась закрыть дверь машины, когда он подался вперед и попросил меня передать привет маме. «Фредрике от меня большой привет».
Мама и папа были вне себя, когда я вернулась домой. Я рассказала все, как было, но это не возымело никакого действия — я не оправдала их доверия. Как я могла уехать, ничего не сказав? После всего, что случилось. Как я могла?
Раз за разом я просила прощения и обещала исправиться — я все исправлю, закопаю яму, приберу в комнате, обещаю больше не уходить.
— Адам передавал привет, — сказала я маме, прежде чем подняться к себе.
40
Чарли подошла к медсестре в отделении скорой помощи и сказала, что хочет узнать о состоянии Юхана Ру, которого только что привезли.
— А вы кто? — спросила медсестра.
— Я…
Она не знала, что сказать. Кто она? Она… из полиции. Быстро достав из сумочки бумажник, показала удостоверение.
— Пока ничего не известно, — ответила медсестра. — Его только что привезли, но вы можете сесть и подождать.
Чарли опустилась на стул. Напротив нее сидел и ждал заплаканный старик, а рядом с ним женщина среднего возраста — видимо, дочь. Чуть дальше мужчина и женщина возмущенно переговаривались на непонятном языке.
