— Как ты думаешь, их обоих убили? — спросила она. — И твоего брата, и Франческу?
— Я часто об этом думаю, — ответил Якоб. — Хотя раньше вообще думал постоянно. Через какое-то время я решил выбросить все это из головы и принять тот факт, что ответа я никогда не получу. Может быть, это и неправильно, но…
— Когда думаешь, что никогда не получишь ответа, это, наверное, единственное, что остается сделать, чтобы не погибнуть.
— Проблема в том, что я не совсем в это верил, — проговорил Якоб. — Мне казалось, что есть шанс доискаться до истины, но я оказался слишком… даже не знаю… Первые годы после смерти Поля я сам себя чувствовал полумертвым, а потом… просто закопался в работе.
Он безрадостно рассмеялся своему нечаянному каламбуру.
— Понимаю, — сказала Чарли. Она и вправду понимала его до глубины души.
Их прервали — завибрировал телефон Якоба, лежавший на столе между ними.
— Прости, — сказал он, — я должен ответить. Можешь пока осмотреть мой беспорядок.
Он вышел в прихожую. Речь, по всей видимости, шла о работе — Чарли услышала что-то о том, что он выражает соболезнования и, конечно же, готов помочь.
Поднявшись, она вышла в гостиную, соединенную с кухней. Судя по всему, там ремонт даже не начинался, потом что все — мебель, обои, шторы — наводило на мысль о восьмидесятых. Она посмотрела на запыленные картины, семейные фотографии — два мальчика, так похожие друг на друга… Чарли подошла, чтобы рассмотреть поближе изображение братьев вместе: Якоб стоит, покровительственно обнимая младшего брата за плечи. Оба смотрели прямо в объектив большими карими глазами. На другой стене висел большой портрет всей семьи. Молодая мать с младшим ребенком на коленях и старшим, стоящим рядом, а позади них — отец с такими же красивыми глазами, что и у сыновей.
Из гостиной Чарли вышла в прихожую. Там обнаружилась лестница, ведущая, по всей видимости, в подвальный этаж. Чарли слышала, как Якоб все еще говорит по телефону. Поколебавшись, она шагнула вниз. Казалось, с каждой ступенькой становится холоднее. Вот она оказалась перед дверью. Медленно надавила на ручку. Не заперто. Здесь располагался офис — письменный стол, компьютер, архивная тумбочка, а в глубине комнаты виднелась еще одна дверь. Чарли как раз собиралась закрыть дверь, когда ее взгляд упал на письменный стол. Там лежало несколько фотографий. Чарли быстро проскользнула внутрь. Поначалу она не поверила своим глазам. Четыре почти идентичные фотографии — девушка в белом платье, лежащая на белом помосте, сложив бледные руки на груди, темные волосы распущены, а вокруг губ — знакомая решительная складка. Франческа. Девушка на фотографиях — это Франческа Мильд.
Франческа
На следующий день меня разбудили «радостной» вестью, что моя сестра приедет домой. Мама сказала, что было бы так мило, если бы мы зарыли топор войны и приятно провели вместе время.
Я ответила, что не понимаю, о чем она говорит. Мы с Сесилией никогда приятно не проводили вместе время.
При свете дня на лестнице Сесилия выглядела почти прозрачной. По совету мамы я вышла встречать ее у машины, когда они с папой подъехали и остановились у дома.
— Какие красивые львы, — произнесла Сесилия без всякого энтузиазма.
— Они весят больше ста килограммов, — ответила я. — Каждый.
Сесилия не ответила, но подошла ко мне и чмокнула в щечку в воздухе, словно я была дальней знакомой.
— Надо сфотографироваться, — сказал папа. — Когда все в сборе после такого большого перерыва.
Он позвал маму. Поначалу она не хотела сниматься, но вскоре сдалась, и папа принес фотоаппарат со штативом и автоспуском. Поставив нас в ряд между львов, он велел нам улыбаться.
— Я моргнула, — сказала я.
— Не думаю, — ответил папа. — Обычно мы моргаем после того, как сверкнула вспышка. Отличная получится фотография.
За обедом все показалось мне таким чинным и безупречным, что у меня возникло острое желание пролить соус на скатерть или разгрызть бокал, как я делала в детстве. Я так устала от пустопорожних разговоров. Черепица на крыше хлева, которая начала осыпаться, участок, грибы. Папа не мог припомнить второй такой грибной осени. Я начала говорить о рододендронах — пожалуй, их действительно следовало бы срезать, тогда фасад нашего дома смотрелся бы более стильно. Когда мама с папой договорились до того, что, может быть, стоит посадить у сторожки привратника живую изгородь из туи, из меня вдруг словно весь воздух вышел. Я откинулась на стуле и посмотрела в потолок. Тогда-то я и увидела пятно.
— Сырость, — сказала я, указывая пальцем. — Смотрите, протечка.
И разговор перешел на то, насколько серьезно обстоит дело, затронута ли только внешняя часть крыши или влага проникла глубже, дождевая ли вода или прорвало трубу. Мама надеялась, что это случайность и пятно можно просто закрасить.
Я же сказала, что надо разобрать крышу и досконально выяснить, откуда все это берется. А то еще, чего доброго, распространится, и в один прекрасный день на нас обрушится потолок.
— Ну зачем же так драматично! — вздохнула мама. — Может быть, это шампанское, оставшееся с Нового года — да мало ли что.
Сесилия помалкивала. Она вяло посмотрела на пятно и продолжила ковыряться в тарелке.
— Как ты, Сесилия? — спросила наконец мама. — У тебя такой бледный вид.
— Наверное, ее утомила подготовка к национальным экзаменам, — сказала я. — Они из кого хочешь высосут все соки.
Сесилия сделала вид, что не слышала моего комментария, только вздохнула и сказала, что чувствует себя усталой.
— Может быть, вы с сестрой пойдете прогуляетесь, пока не стемнело, — предложил папа.
— Я очень устала, — ответила Сесилия.
— Свежий воздух не повредит, от него чувствуешь себя бодрее, — заявила я, потому что мне и вправду хотелось поговорить с Сесилией наедине.
Выйдя, мы долго стояли рядом со львами, разинувшими свои пасти. Ни одна из нас не знала, куда пойти.
— Может, спустимся к озеру? — предложила я.
Сесилия пожала плечами.
Мы пошли к воде.
— Что за чертовщина? — спросила Сесилия, указывая на яму.
— Это яма. Я тут немного покопала.
— А мама с папой это видели?
— Да, и я обещала им ее закопать.
— Зачем ты вообще взялась копать?
— Хотела проверить, как далеко смогу продвинуться.
Сесилия бросила на меня недоуменный взгляд. Казалось, она пытается понять, как мы с ней можем быть близкими родственницами.
— Что это у тебя? — спросила она, указывая на мой кулон.
Я прикрыла его ладонью и ответила, что это обычный кулон.
— Можно посмотреть?
