Однако античный мир входит в рассказ не только через упоминание об асессоре. Косвенно Чехов знакомит нас и с жизнью дореволюционной гимназии, а этот тип учебного заведения, окончательно сформировавшийся уже в конце XVIII в., тоже берет свои корни из далекой античности. Слово «гимназия», или «гимнасий» происходит от греч. gymnos – обнаженный. У греков гимнасии были прежде всего помещениями для физического воспитания (гимнастики), где упражнялись в обнаженном виде. После Пелопоннесской войны, когда всеобщая воинская обязанность стала постепенно заменяться наемным войском, физическая подготовка юношества потеряла свое прежнее значение. Гимнасии стали использовать как высшие учебные заведения. Позднее в гимнасиях выступали с докладами философы. После заимствования греческого образования римляне стали называть гимназиями свои школы.
С 1804 г. мужская гимназия становится основным типом средней общеобразовательной школы в России. Здесь господствовало гуманитарно-классическое направление с обязательным изучением древних языков. И в русской классической гимназии правовое сознание формировалось на многих курсах, например, на уроках всемирной истории. Так, известная нам история римского права начинается с законов 12 таблиц, которые в середине V в. до н. э. письменно закрепили существовавшие правовые нормы и легли в основу всего дальнейшего развития законодательства. Вот что мы можем прочитать об этом в гимназическом учебнике И. Беллярминова: «Трибуны потребовали от патрициев обнародования законов, но патриции противились этому, вследствие чего в городе происходили беспорядки, во время которых разорился патриций, прозванный Цинциннатом (за кудрявые волосы). Несмотря на свои несчастья, Цинциннат усердно служил отечеству. Так, однажды римское войско было заперто в теснинах горным народом эквами. Сенат избрал в диктаторы Цинцинната, жившего в то время в небольшой усадьбе. Посланный от сената застал его за плугом. Цинциннат велел жене принести из хижины тогу (римляне работали на поле почти нагими) и, надев ее, почтительно выслушал сенатское решение. После того он отправился в Рим и призвал к оружию всех способных к войне. Консульское войско было освобождено, и эквы, стесненные римлянами, в знак порабощения были проведены под игом… Окончив свое дело, Цинциннат сложил с себя звание диктатора и возвратился в свою усадьбу.
Несмотря на войны, трибуны продолжали хлопотать об издании законов. Патриции наконец уступили и избрали 10 мужей, которые и начертали законы на 12 медных пластинах. Законы эти были выставлены в капитолии (крепости)».
[157]
Следует отметить, что учебник И. Беллярминова характеризуется приверженностью официально-охранительной концепции отечественной истории. В основу методических взглядов автора было положено практическое понимание истории, т. е. приоритет отдавался освещению хода политических событий, а в центр исторического процесса ставилась деятельность крупных государственных деятелей, монархов, полководцев.
И. Беллярминов также придерживался своеобразного педагогического принципа: факты, кажущиеся автору не нравоучительными, пропускаются. Так, если сравнить текст Беллярминова с первоисточниками, т. е. с «Историей Рима от основания города» Т. Ливия, то мы увидим в целях дидактики упрощение самого стиля повествования, а также будут действительно опущены все дополнительные факты, которые уводили бы внимание юного читателя от фигуры Цинцинната. Так, у Беллярминова мы узнаем, что римский диктатор точно обрабатывал землю плугом. Этот факт даже не ставится под сомнение. Автор учебника словно специально стремится подчеркнуть демократический характер римского правителя, дабы в дальнейшем провести параллель с Петром I и тем самым подчеркнуть истоки его благородства, которое якобы берет свое начало из римских добродетелей. Следует отметить, что это было характерно для всего дворянского воспитания начиная с периода правления Петра I. Об этом свидетельствуют хотя бы бесчисленные переложения для детей плутарховских биографий с их особой направленностью на честь и долг, а также демократизм. Правда, как и в случае с Ливием, следует отметить, что и Плутарх в России вплоть до XX в. всегда давался через перевод с французского и в основном в адаптированном виде, строго соответствующем задачам воспитания дворянской молодежи.
В отличие от версии Беллярминова в самом римском источнике мы читаем буквально следующее: «Луций Квинкций (он же Цинциннат. – Е.Ж.) владел за Тибром, против того самого места, где теперь находится верфь, четырьмя югерами земли, называемой с тех пор Квинциевым лугом. Копал ли он канаву или пахал – мы не знаем»
[158] (курсив мой. – Е.Ж.).
Если же вновь вернуться к рассказу Чехова, то становится совершенно ясно, что душа героини рассказа, следя за уроками своего маленького любимца Сашеньки и обладая при этом уникальным свойством воспринимать все чужое как свое собственное, неизбежно проникалась этим же нравоучительным благородством; это влияло и на ее воспитанника-гимназиста, обретая постепенно ту свободу, которая как твердый гарант уже была заложена во всей структуре как римской культуры, так и римского права в частности. Поистине, Душечка теснейшим образом, несмотря на всю свою материальность и приземленность, смогла слиться «с историческим временем культуры».
Читая вместе с Сашей гимназические учебники, она не могла не почувствовать высокой героики, не могла не проникнуться чувством самоуважения, этой способностью выдавить из себя раба, а главное, ей давался прекрасный образец для подражания, но именно подражать, жить другим только и могла Душечка. Это была та самая почва, на которой и должны были произрастать ростки духовности. Оленька вместе с Сашей читает все его учебники, и все больше и больше ее интересы теряют материальность, превращаясь только в любовь идеальную и благородную, каковой, надо полагать, и жили герои древности, когда и речи не могло быть о какой-либо пошлости.
Переходим к художественному анализу рассказа «Душечка». Рассказ начинается с привычной для А. Чехова экспозиции. Она скорее напоминает развернутую театральную ремарку. Сразу же дается картина, которая словно на мгновение вырвана из обычного потока жизни. Эта приподнятость над бытом достигается с помощью несобственно-прямой речи. Мы читаем следующее: «Оленька, дочь отставного коллежского асессора Племянникова, сидела у себя во дворе на крылечке задумавшись».
Чехов сразу же представляет нам свою героиню, в честь которой и назван весь рассказ. Ласкательное имя определенным образом настраивает читателя. Судя по всему, фамилия тоже выбрана не случайно. Здесь нет ни одного резкого звука, а сам смысл этой фамилии больше говорит о какой-то родственности, или семейственности. Но именно к семейному очагу и стремилась на протяжении своей жизни чеховская героиня. Сосредоточенность, погруженность в свое чувство подчеркиваются автором специально: Душечка «сидела у себя во дворе на крылечке задумавшись».
