Ориентализм трудно отделить от романтизма, хотя далеко не все художники-романтики предавались путешествиям на Восток. Для художников-романтиков все «другое» (иной культурный мир, иной художественный язык) превращалось в символ лучшего, более прекрасного, справедливого, а главное – естественного мира. Блага цивилизации, так восхищавшие буржуа, многих художников пугали: они чувствовали, что житель Европы утрачивает связи с миром природы, перестает интересоваться тайнами бытия, слишком погружается в материальное существование. В дальних странах, не подверженных влиянию европейской цивилизации, романтики искали «естественного человека» – и находили его то на рыночной площади какого-то города, то в горах, то в хижине бедняка, на улице, в поле, в пустыне… Так поступал Эжен Фромантен (1820–1876), который был не только живописцем, но и писателем, художественным критиком. Его работы появились под впечатлением путешествия в Алжир, предпринятого Фромантеном в 1840–1850-х годах.
Разумеется, многие мастера отправлялись и в традиционные путешествия по Европе. Эжен-Эммануэль Амори-Дюваль (1806/1808–1885), один из лучших учеников великого Энгра, объездил всю Италию, был во Флоренции, Неаполе и Риме, изучал искусство итальянского Возрождения. Во всем Амори-Дюваль стремился придерживаться принципа, сформулированного во второй половине XIX столетия: основа всего есть «золотая середина», французская «le juste milieu» или английская «the middle of the road», предполагавшая меру и вкус во всем, сдержанность страстей, благородство чувств, экономию эмоций.
А изображение руин и героических сцен на темы древнеримской жизни постепенно отходило на второй план… Теперь уже неизвестно, кто первый сказал о картинах на античные темы, что это «живопись пожарных». Сейчас эта шутка непонятна, а тогда она была весьма едкой. Дело в том, что шлемы пожарников снабжались такими же гребнями, что и шлемы древнегреческих воинов: массивное металлическое навершие в Элладе призвано было смягчить удар меча, а в Европе XIX века – падающей деревянной балки или другого тяжелого горячего предмета. Развивая аналогию, острые на язык критики объявили исторические картины дурным вкусом, который выдавал себя за хороший… Конечно, «дети» всегда ниспровергают «отцов». Но внуки и правнуки судят уже более объективно.
В чем нельзя отказать большинству представителей академизма – так это во владении ремеслом. Порой «салонные художники» были лучшими педагогами, чем самостоятельными мастерами. Тома Кутюр (1815–1879) стал знаменитым в 31 год благодаря работе «Римляне эпохи упадка» (1847). Живописец тут же открыл свою мастерскую, впоследствии у него учились Эдуард Мане и Пюви де Шаванн, замечательные мастера импрессионизма и символизма, бунтари и новаторы.
Мало-помалу в среде художников, исповедовавших заветы академизма, вырабатывался особый стиль жизни. Становилось хорошим тоном стремиться в Париж, приобретать в «столице мира» ателье или мастерскую и оттуда отправляться путешествовать. Именно так поступил, например, немецкий художник Адольф Шрейер (1828–1899). Он учился в Дюссельдорфе, затем в Мюнхене, потом переехал в Париж и оттуда ездил в Венгрию, Румынию, Турцию, Южную Россию, Сирию, Египет. Яркие, динамичные, исполненные внутреннего драматизма, выполненные широким, «эскизным» мазком полотна Шрейера пользовались большим успехом у публики.
Похожие процессы и события происходили и в немецком искусстве, особенно с учетом того, что немецкий и австрийский романтизм в начале XIX века развивался едва ли не более интенсивно, чем в других странах. Характерным представителем немецкого ориентализма является мастер второго ряда Людвиг Корнелиус Мюллер (1864–1946). На формирование его собственной манеры, не отличавшейся особой оригинальностью, но изящной и виртуозной, оказало влияние творчество великих соотечественников – Адольфа Менцеля, Франца Ленбаха, Антона фон Вернера, Макса Михаэля, Фрица Августа Каульбаха, австрийца Августа фон Петтенкофена.
Становление искусства XIX века показывает: постепенно мастера освобождались от воспроизведения античных и готических образцов и начинали искать новых путей, новой образности, погружаясь в мир натуры, учась ценить обыденное, а то, что традиционно считалось высоким, воспринимая как жизненную данность среди прочих равных. Но и от открытий в области красоты, сделанных в предыдущие эпохи, никто не собирался отказываться.
Приближалась эпоха обновления.
Формула одиннадцатая
Восстановить утраченное единство
В 1850-х годах Париж пережил так называемую «османизацию». Нет, нашествие турок-осман здесь ни при чем. Название процесса тотальной реконструкции города происходит от фамилии барона Жоржа Эжена Османа (1809–1891), с 1853 по 1870 год занимавшего должность префекта департамента Сена. По его инициативе и была осуществлена перестройка центральных улиц французской столицы, за которую барон удостоился членства в Академии изящных искусств (1867).
…Когда великий французский художник-импрессионист Огюст Ренуар (1841–1919) был мальчиком, он вместе с другими парижскими гаменами играл на улицах своего детства, пролегавших аккурат под окнами Лувра. Супруга Наполеона III императрица Евгения, желая вздремнуть после обеда, вынуждена была выходить на балкон и бросать оборвышам конфеты – только на таких условиях они соглашались прекратить дикие вопли у дворцовых стен.
Не по этой ли причине последний французский император выделил громадные средства на реконструкцию Парижа?..
На самом деле Наполеон III и сам любил заниматься градостроительными проектами и на досуге чертил планы идеального современного города.
Барон Осман взялся за дело и осуществил свою задачу достаточно быстро. Он распорядился привести в порядок набережные Сены и снести дома на мостах. Разрушил множество кривых и узких маленьких улочек, построив вместо них широкие авеню. Распорядился заложить парки и площади, а также общественные здания и крытые рынки. Но главное, конечно, проспекты и бульвары небывалой для парижан ширины. Симметрия и регулярность во всем – вот была его главная мысль. В известном смысле он продолжил градостроительную политику Людовика XIV, в правление которого появились первые парижские бульвары. Окончательный вид приобрела, например, уже известная нами площадь Звезды, от которой теперь лучами расходились 12 проспектов. Ну и историческое сердце Парижа, остров Сите, то самое место, где находится Нотр-Дам де Пари. Ну и система водоснабжения и канализации.
Конечно, обаяние средневекового города исчезло безвозвратно. Однако, как мы видели, это самое обаяние являлось спутником, если не основной причиной, эпидемий, выкашивавших европейское население в течение столетий. Так что овчинка в итоге стоила выделки.
Одна из крупнейших европейских столиц преобразилась, став символом цивилизации. И все-таки цивилизованность не заменяет духовность, а ее не хватало – люди это чувствовали.
Выход предложили живописцы.
…А может, ученые правы, и все-таки Жак Луи Давид придумал ампир?..
Во всяком случае, стиль модерн в архитектуре совершенно точно был подготовлен художниками.
