Дай мне лес прятался за серой пеленой, дорога и загнулась, машину стало бросать. Свистел свирепый ветер. Герасимов ахнув, схватился за голову - сорвало пилотку. Снова прямо, машина неслась, набирая скорость, это было очень рискованно - малейшее препятствие на пути и все покатятся, но выдержка отказала, чувствовала голова.
Автоматная очередь ударила справа - пули вспахали землю перед колёсами. «Пригнуться!», - ахнул Шубин и сполз под сидение.
Справа засел пулемётчик, что там было справа - никто не видел, какой-то вал да полукустарник, мелькали неясные силуэты. Сумрак прорезали вспышки: одна была наиболее яркой - единый пулемет вермахта MG-34. Случилось то, чего боялись - это были именно немцы, видно поняли, кто находится в их машине. Если имели бинокль, то всё объяснимо.
Закричали люди, за спиной прогремела очередь. Кошкин рассчитывал в кого-то попасть. «Кому было сказано: пригнуться? – Шубин матерился в полный голос. - Прекратить огонь!.. Всем лечь!». Ленточка дороги виляло перед глазами, он с трудом в неё вписывался. Пулемётчик продолжал трудиться, осыпая «Кюбельваген» свинцом: пули пробивали борт, скрежетало железо.
- Товарищ лейтенант, проскочим!.. Лес рядом! - взвыл Герасимов.
Теперь стреляли в спину: пули рвали скатанный, брезентовый чехол, отвалился задний бампер. Это был форпост, он возвышался над местностью и был оборудован самым лучшим образом. В ясную погоду его бы вычислили не выезжая из леса - медвежью услугу оказала погода. Но лес уже был рядом. Может не всё так плохо? - в лесу противник отсутствовал, иначе бы уже встретили. За спиной надрывался ППШ - не желали товарищи лежать и трястись от страха.
Машина влетела в лес и огонь со стороны вражеского аванпоста начал затихать. Вдогонку не бросятся - там от силы человек пять. Из капота валил дым, мотор шипел как подгоревший борщ. Дорогу Шубин уже не видел- сплошная дымовая завеса. Машина петляла, взлетала на кочках, заорал Серёга Герасимов- чуть не врезались в дерево, Глеб резко выжал тормоз, за крутил баранку - автомобиль ушёл с дороги, ломал кустарник.
Немецкая техника, в принципе, нареканий не вызывала, все работало исправно. «Кюбельваген» наехал на мощный куст, встал на дыбы и застыл в позе памятника - завершилась очередная увеселительная поездка. Люди кашляли в дыму, покидая машину, Глеб спрыгнул на землю, волоча за собой ППШ, резкая боль отдалась в коленях, протестовало тело против скотского обращения. От опушки отъехали метров на двести, во все стороны простирался лес. Шубин выбежал на дорогу, присел на корточки - отсюда виднелась опушка. Погоня отсутствовала, в чём не было ничего противоестественного. Он побежал обратно.
- Пётр Анисимович, вылезай!.. Чего застрял, задумался? - хрипел Кошкин, теребя товарища.
Шлыков сидел, опустив голову, потом начал заваливаться - в груди похолодело. Все трое застыли не веря глазам: липкая гадость поползла по членам, с подбородка красноармейца капала кровь. Кошкин, шмыгая носом, стал его приподнимать, отшатнулся - пуля попала в район подбородка, сломала челюсть, глаза были серые, мутные, словно не настоящие. Смерть настигла мгновенно - Шлыков даже не понял что это конец…
- Как же так, товарищ лейтенант? - потрясенно шептал Кошкин. - Может он того… ранен?..
- Нет у нас больше, Петра Анисимовича! - со злостью выплюнул Шубин. - Хороший был солдат и человек был хороший. Мужики, вытаскиваем его нельзя оставлять в машине - немцы нагрянут, будут глумиться над телом.
Шубин снова побежал на дорогу, стал осматриваться. Противник не спешил - не знал, что машина встала так быстро. Подбитый «Кюбельваген» дымил как паровоз - из капота вырывалась оранжевое пламя, как-то подозрительно запахло горючим, снова холодок струился по позвонкам. Шубин рычал: «Поторопись!.. Чего вы там возитесь?».
Из дыма вынесли безжизненное тело, Шубин бросился помогать - погибшего потащили к ближайшим кустам.
- Лёха, выше поднимай, - хрипел Серёга. - У него же голова по земле бьётся.
Машина взорвалась, когда отдалились метров на сорок: волна горячего воздуха ударила в спины, придала ускорение, сжилось пламя и сразу же угасло. Разведчики несли покойного, не замечая как сильный дождь стучит по головам. Он загасил пламя, не дал ему перекинуться на лес. Шубин поторапливал: «Бегом из опасной зоны!». Потом лежали в траве, кашляли, хватались за животы. Мертвого красноармейца завернули в плащ палатку, поместили в яму под вывернутую осину, импровизированную могилу забросали ветками, нагребли листвы. Потом провалились в оцепенение, мрачно смотрели на скрюченную руку, торчащую из могилы, Герасимов подполз на корточках, стал прятать её внутрь, но рука опять вылезла, словно мёртвый Шлыков передавал последний пламенный привет.
- Я знаю, что он хочет сказать, товарищ лейтенант, - прозрел Кошкин. – Ну точно же, как мы забыли!.. Где его вещмешок?.. Кто помнит?..
Вещмешок Шлыкова остался у машины, не успели опомниться, а Кошкина и след простыл, затряслись кусты. Вернулся он быстро, семенил, оглядываясь, бросил на траву фляжку с коньяком.
- Немцев там нет, товарищ лейтенант. Но в лесу услышал крики… Надо уходить.
Ещё один рывок - метров триста. Дождь не унимался, а кроны деревьев создавали неважный навес. Наступал предел физических и моральных сил. Красноармейцы влезли под пышную ель вконец обессилевшие, мокрые как суслики, кашель не давал продохнуть, мешались вещмешки с разобранной радиостанцией, но выбросить не могли - государственная собственность, её положено лелеять и беречь, эту станцию уже ненавидели всеми клеточками.
- Фляжку по кругу… - про стучал зубами Глеб. - Да не жадничать… пьём мелкими глотками, поминаем Петра Анисимовича .
Коньяк был отборный - герр Кальцмана тоже помянули добрым словом: фляжку наполнил до верха, а даже не пригубил. Добротное пойло растекалась по венам, вливало силы – в организме стало тепло и жизнь уже не казалось таким дерьмом. Возможно именно коньяк уберёг от осложнений с простудой и прочих удовольствий - вроде воспаления лёгких.
Дождь пошёл на убыль, начался вечер, серые тучи излили из себя всё, что принесли и теперь висели над головой как пустые бараньи курдюки. Земля превратилась в кашу, чавкала под ногами.
Смеркалось.
Бежать не могли - тащились как подраненные лоси. Непогода препятствовала боевым действиям, но к сумеркам снова разгорелась канонада: гулко ухала дальнобойная артиллерия. Какофония звенела в ушах, на её перестали обращать внимание, потом стало тихо, ну и это отметилась мимоходом. Тишина, как и грохот канонады, могла означать что угодно.
Плотная изморось висела в темнеющем воздухе. Группа шла по ничейной земле - здесь не могло быть войск. Буреломные леса сменялись дебрями кустов, учащались канавы, остро тянуло аммиачными испарениями. Теперь приходилось выверять каждый шаг, чтобы не сверзиться в трясину. Мокрая одежда вставала колом.
Впереди возникла речка по видимому мелкая, заваленная топляком, шириной не больше десяти метров. За рекой вздымался склон, на его вершине, среди деревьев, выделялись утлые постройки – возможно, за рекой была деревня. Искать подходящее место для переправы было некогда - настанет темнота и уже точно не переправишься.
