- Всем отползти! Кошкин, Шуйский, остаётесь на позициях, бросайте гранаты на склон, пусть с недолётом, но нам лишь нужно их задержать! Остальные за мной! Не иссякла ещё сила молодецкая?..
Кажется все сообразили… На дороге гремели взрывы, которые вряд ли могли кому-то навредить, пять гранат осталось – негусто. Остальные отползли и бросились к прицепу: четырёхметровые брёвна выглядели внушительно, но их и не надо было поднимать, их катили ногами, дружно на раз-два, если уж совсем катились не туда, падали на колени и помогали руками. Первое бревно умчалось за косогор - щуплые Кошкин и Шуйский бросились врассыпную – главное, чтобы головы не торчали выше гребня. На результат не смотрели, уже вшестером бросились к прицепу, покатили следующее бревно: четверо остались его толкать, остальные помчались за третьим...
- Коммунистический субботник, мужики! - глухо ржал Генка Шуйский. - А чё в натуре, товарищи, отнесёмте бревно?
По шее бы двинуть за такое кощунство, но не до этого работать надо. Четвертое бревно возникло из ниоткуда, помчалась по дороге, за ним пятое, шестое - надо же так увлечься… Идея была из сумасшедшего дома, но она сработала: брёвна переваливаясь, катили по дороге навстречу мотоциклам, парочка перекосились, ушли в сторону, остальные худо-бедно перекрыли проезжую часть.
До противника не сразу дошло, что этот «цирк» несёт в себе реальную угрозу. Пулемёты продолжали стучать, хотя наверху никого не было. Бревно накатывалось на колесо, в последний момент водитель вывернул руль - машина ушла с дороги, провалилась в яму и перевернулась, коляска оказалась сверху. Пулемётчик извивался, пытался выбраться, орал, придавленный водитель. Бревно зацепилось за мотоцикл, ушло в сторону, но уже накатывалась второе, разогналось. Пилот выжил газ, чтобы перемахнуть через препятствие - такого в его практике ещё не было, пулемётчик яростно палил по бревну, машина взлетела на дыбы, экипаж посыпался на дорогу, прямо на безжалостный молах, наезжающий сверху. Голова не отказала только у пилота, замыкающего мотоцикла: он успел развернуть машину, буквально под носом у преющего бревна, пустился наутёк и уже ничто не мешало расстрелять мотоциклистов. Разведчики поднялись в полный рост, открыли огонь «За Борового, твари! - кричал, распаляясь Лёха Кошкин. - За Серёга Герасимова!». Пули выдирали клоки ткани из шинелей мотоциклистов, BMW перевернулся посреди дороги и поднять его уже было некому. Разведчики методично расстреливали мечущихся по склону солдат - никто не ушёл.
Затихли, что на раненых оборвалась стрельба, мотоциклов больше не было, но из леса повалило солдатня: они стреляли навскидку, из карабинов, но пришли в замешательство, когда оказались под огнём. Шубин бегло оценил расстояние - они должны успеть, четыреста метров по ровной местности - это не бег с препятствиями вверх по склону, должно получиться. Люди мчались так, что казалось обгоняют время - от погони ушли, в лесу рассыпались. На следующем километре вновь соединились, двинулись по узкой тропке, протоптанной беглыми красноармейцами, судя по обилию кровавых бинтов на траве и папиросных окурков. Шубин поторапливал: «В темпе вальса, парни!».
За лесом пошли холмы, пару раз попадались дороги, контролируемые фашистскими патрулями. Ещё одну колонну военнопленных автоматчики с собаками гнали на запад. По курсу возник аэродром, который строили мобилизованные горожане для советской авиации, взлетные полосы были готовы и немцы их уже использовали: работали советские военнопленные - таскали тележками землю, рассыпали гравий, а над душой стояли надсмотрщики с плётками… И снова над округой разносился злобный собачий лай. На посадку, с пронзительным ревом, заходили бомбардировщики «Юнкерсы», аэродромное поле окружило плотное кольцо охраны, пришлось давать долгий крюк, чтобы обойти объект.
К четырём часам пополудни разведчики вышли из плотных ивовых зарослей. Местность вздымалась как бушующее море на картине Айвазовского, прямо по курсу находилась Вязьма, там периодически взрывались снаряды, ружейная и автоматная стрельба превращалась в прерывистый фон, но бои в городе уже не шли - гремело за северными предместьями. Взорам предстал разбросанный по пространству город, в котором до войны проживало тридцать тысяч человек, работали десятки промышленных предприятий, многие из которых имели общесоюзное значение. Это был важный транспортный центр, работал драматический театр, шли занятия в медицинском техникуме и педагогическом институте. До войны в Вязьме стояла конно-пехотная часть, в городе имелся дом Красной Армии, но особенной защиты город не имел, разве что несколько пулемётов на колокольнях. Поэтому с захватом важного населенного пункта, немцы видимо, не утруждались. Отсюда до Москвы было 235 километров. Раньше через Вязьму на фронт поступали резервы, на станции разгружались эшелоны с войсками, с боевой техникой, отсюда уходили солдаты на передовую, сюда привозили раненых с полей сражений.
Больно защемило в груди, перед глазами стояла Лида: исхудавшая с большими глазами, в которые прочно впиталась вся боль человечества; с непокорной чёлкой, которую постоянно приходилось сдувать на лоб.
Над городом весела чёрная туча, отнюдь не природное образование - чадила нефтебаза: горели цистерны, баки, нефтеналивные танкеры. Соваться в город было бы бессмысленно, как бы не тянуло на улицу Мира, где ещё недавно работал госпиталь. Шубин повёл группу на восток, в обход города. Кустарник и бурьян вздымались как барханы, справа находилась железная дорога, временами проявлялась насыпь, стояла брошенная советская техника: полуторки с проколотыми колёсами; орудия сорокапятки со сбитыми замками. Вдоль просёлочные дороги лежали мёртвые тела: скалился, изъеденный трупными пятнами, молоденький политрук, он до сих пор сжимал в руке наган.
В дальнем лесу, на юго-востоке разгорелась стрельба, но быстро стихла, вдалеке прошла колонна двухтонных Опелей. Потом бурьян заколыхался, показалась группа вооружённых людей: они бежали, сгибая спины, волочили трёхлинейки, их было человек шесть – оборванные, у одного забинтована голова, у другого болталась рука на перевязи, столкнувшись чуть не перестреляли друг друга. Шубин закричал, что они свои: Разведка 845-го полка 303-ей дивизии! Мужчина средних лет, у которого лицо было изъедено сыпью, хрипел, что они тоже свои: 212-ый артиллерийский полк, из 24-ой окруженной армии, полк уничтожен немцами фактически полностью, остатки личного состава рассеялись по лесам. Эти хоть с оружием блуждали. Красноармейцы возникла же не падали на землю, устремляли в небо молитвенные взгляды.
- Полковая разведка, лейтенант Шубин, - Глеб протянул руку.
- Старший лейтенант Зинченко, - мужчина отозвался на рукопожатие. - Приятно познакомиться, лейтенант! Далеко ли путь держите?
- Своих ищем, ничего оригинального, - скупо отозвался Глеб. - Задание выполняли теперь пытаемся разобраться, где тут кто.
- Даже не пытайтесь, - отмахнулся Зинченко. - Перемешалось все, наших в плен пачками берут, немцы перекрыли все высоты и дороги. Не представляешь, Шубин, до чего обидно, ведь у нас огромная армия, уйма вооружений, которые ничем не хуже немецких. Мы воюем на своей земле, видишь сколько нас осталось от артдивизиона.
