Все что угодно могло случиться здесь. Напасть стая бродячих собак, не таких сытых, как давешние. Наехать французский патруль. Рухнуть один из горящих уже совсем близко домов. Казначеев имел шанс просто умереть от изнеможения и потери крови. Но… Бог миловал. Странным, противоестественным образом, вопреки логике и здравому смыслу, Саша выжил. Он блуждал по городу в поисках пропитания, ночевал в подворотнях и брошенных домах, держась подальше от людей – своих и чужих – ибо в Первопрестольной помимо французов обретались разные личности, оставшиеся, чтобы поживиться в мутной воде. Были среди них и такие, кто специально искал и добивал умирающих, находя в этом необъяснимое удовольствие.
Всех бедствий, пережитых Казначеевым в Москве, невозможно было описать. 27 сентября, после того как Великая армия потекла вон из города, он вышел на Владимирский тракт. Поспешавшие к оставленной неприятелем столице казаки графа Орлова-Денисова наткнулись на него у заставы. Взяли на круп и через день бестолковой езды все-таки доставили к своим.
Дальше служба Казначеева была обыкновенной. Месяц он провалялся в Можайске. Потом о нем вспомнил генерал Балашов, затребовал к себе. В начале зимы Саша захотел вернуться в действующую армию. Перешел Березину и уже в заграничном походе попался на глаза Воронцову.
– Сейчас по приезде вы напишете рапорт и сядете под арест, – сказал ему граф на обратном пути в карете. – Через трое суток вас выпустят. Далее поступайте, как считаете нужным. Государь снисходителен в вопросе о дуэлях. Но даже если дело не пойдет законным путем, вас ждет разжалование.
Адъютант кивнул.
Париж
Ящик был из красного дерева с окованными серебром углами. Его внутренность, обитая ярко-зеленым бархатом, имела неглубокие ложи для пистолетов и пороховницы. Изящное творение итальянской фирмы братьев Коминаццо – знаменитых на всю Европу продавцов легкой смерти. Коробка с дуэльным оружием лежала на столе графского кабинета. Лучшая пара из коллекции Воронцова. Сегодня утром Михаил Семенович достал ее в ожидании разговора с Казначеевым.
Три дня Саша провел на гауптвахте, затем явился к командующему, получил бумагу с выговором и дал подписку об отказе от поединка. Оба знали, что это ложь, а так как воспитание заставляло их избегать обманов, чувствовали сильную неловкость.
– Я все же не понимаю, – начал было Воронцов, – зачем именно стреляться? – Все он прекрасно понимал. Но должен был испытать последнее средство. – Можно подать рапорт. Изобличить Малаховского как изменника и палача.
– Я единственный свидетель, – веско заявил полковник. – Остальные в земле. Одного моего слова будет недостаточно. Малаховский от всего отопрется.
Граф повернулся к нему спиной и нервно забарабанил пальцами по подоконнику.
– В конце концов, Александр Иванович, вы штабной офицер, вы дурно стреляете… А Малаховский слывет бретером.
– Это не важно, – с удивительным простодушием отозвался адъютант. – Если есть на свете справедливость, то ему не жить.
Лицо графа исказила болезненная гримаса.
– Один мой друг, капитан Арсеньев, на ваш манер считал, что дуэль – суд Божий. Вздумал стреляться из-за невесты с графом Хребтовичем, тоже поляком, представьте себе. У нас в полку тогда намечалось три дуэли. Две пары я помирил, а собственного друга не смог. Ухлопали Дмитрия, с первого выстрела. И вам могут башку продырявить.
– Значит, так должно быть, – спокойно сказал Казначеев. – Я знаю историю с Арсеньевым. Граф Хребтович тогда вынужден был уехать из Петербурга: его подлость в сманивании чужой невесты из-за дуэли стала всем известна. Если убьют Малаховского, он будет наказан. Если меня, то, благодаря огласке, о причине поединка узнают в свете, и ему уже шила в мешке не утаить. Странно звучит, Михаил Семенович, но мертвому мне поверят больше, чем живому.
– Возьмите хотя бы мои пистолеты, – сказал граф. – Вы уверены, что секундантов там не будет?
Адъютант кивнул.
– Я не хочу никого вмешивать с нашей стороны. И так у вас будут неприятности. Сначала Малаховский возмущался нарушением правил. Педант. – Сашины губы презрительно искривились. – Но когда я напомнил ему, что он теперь служит в русской армии, а у нас законы насчет поединков весьма строги, ясновельможный пан изволили с крайнею неохотою согласиться.
– Даже помолиться за вас и то толком нельзя! – с раздражением бросил граф. – Ступайте.
Казначеев взял коробку со стола и ровным шагом проследовал к двери. Он знал, что его сиятельство, чуть только створки захлопнутся, сядет работать и будет остервенело лопатить бумаги одну за одной, лишь крайней сосредоточенностью выдавая внутреннее напряжение.
Утро едва золотило верхушки буковых деревьев. У корней еще царила зеленоватая мгла. Венсенский лес дремал, прищурив корявые веки, когда Саша въехал под его сень с западной, наиболее запущенной, стороны. Здесь и днем-то бывало немноголюдно. А в предрассветный час только сонные птицы, вспугнутые стуком копыт, взлетали и снова садились на тяжелые ветки. Казначеев огляделся по сторонам, ища противника. Малаховский расхаживал у раскидистого дуба, росшего особняком на лужайке. Поляк был один.
– Вы задержались, господин полковник! – воскликнул он, едва завидев врага.
Адъютант невозмутимо вытащил из кармана серебряный брегет, щелкнул крышкой, посмотрел на циферблат, затем, прищурившись, на небо и покачал головой.
– Пять ровно, как условленно.
– Ваши часы опаздывают!
– Возможно, ваши спешат. – Александр сохранял ледяную вежливость. Между ними уже все было сказано, к чему препираться? – Начнем, пожалуй.
Казначеев спрыгнул с седла и привязал своего мерина у кустов рядом с лошадью противника. Животные мирно пощипывали листья, не проявляя друг к другу ни малейшей неприязни.
– Повторим условия, – потребовал Малаховский. – На пистолетах. Десять шагов. Стреляем, пока один не упадет.
– Пока не будет убит, – уточнил Саша. – Согласитесь, ведь можно и поскользнуться.
Малаховский кивнул. Его раздражало самоуверенное спокойствие полковника. Хотелось вывести его из себя, заставить кипятиться. У этих русских свинцовая кровь!
Саша демонстративно продул пистолеты.
– Воспользуемся вашими или моими?
– Каждый своим, – бросил генерал, извлекая из кожаного саквояжа крупнокалиберный кухенрейтер.
Казначеев не смог сдержать улыбку.
– Вы собрались охотиться на слонов?
– Нет, – поджав губы, заявил поляк. – Хочу добить вас наверняка. Однажды вы уже улизнули.
Он вынул саблю, воткнул ее в землю и отсчитал десять шагов. В этом месте полковник оставил свой клинок. Затем противники повернулись друг к другу спинами и двинулись к разным сторонам поляны, считая про себя. Было договорено отмерить еще десять шагов. Почти одновременно они обернулись лицом друг к другу, подняли пистолеты и по взаимному кивку начали сходиться. Александр не торопился спускать курок. По совести трудно было определить, какая сторона «оскорбленная» и кому первому стрелять? Но с формальной точки зрения, оскорбителем был Казначеев. Видимо, Малаховский так и считал, потому что, не пройдя пяти шагов, нажал на курок.
