— Мои слова — слова великого московского князя, — ответил Василий.
Мурзы, толпой стоявшие вокруг трона, переглянулись между собой. Как это он объявил Димитрия великим князем? Тут же находится Михаил, который тоже претендует на этот ярлык. Он живёт здесь не один месяц. И хан ему пока не отказал.
Чуткий и осторожный Тохтамыш уловил это настроение. Немного ругнул себя за эту поспешность, уж очень по душе пришлись слова молодого князя: «Поднятое знамя великого Джихангира». Давно уже никто не говорил так. «А он поднял меня до его уровня». Но уловленное им неудовольствие его князей тоже нельзя игнорировать. И хан нашёлся.
— Сегодня, дорогой княжич, наша действительность меняется, как осенний день. Недостойный Мамай, — это слово он произнёс с презрением, — тоже называл себя великим. А чем закончил? Поэтому судьба ярлыка пока не определена.
— Дозволь мне, великий хан, в знак благодарности за твою любовь к моей дорогой земле поднести тебе наш княжеский дар! — сказав, он хлопнул в ладоши.
В зал вошли люди с сундуками. Они вытаскивали из них переливающиеся серебром шубы, холсты из паволоки, позолоченное оружие, драгоценные каменья в разукрашенных кошелях, дорогие ожерелья. Из всех подарков Василий взял парчовую, шитую золотом, мантию, подбитую горностаем, и положил с поклоном на колени хана. Тот не мог скрыть своего восторга и каким-то победным взглядом посмотрел на окружающих его князей. На их лицах застыла подобострастная улыбка. И только один князь Едигей, недавно перешедший на сторону Тохтамыша, двусмысленно улыбнулся. Василий же, понимая ценность подарка, ничего не сказал, а молча вернулся на своё место, демонстрируя тем скромную почтительность. Едигей шепнул стоящему рядом мурзе:
— Умён, собака! — и показал глазами на Василия.
Мурза ничего не ответил. Он, вероятно, посчитал, что рабская кровь заставила того это сделать.
Глаза хана заблестели. Он повернулся к визирю:
— Я думаю, ты не задержишься с написанием.
— Как будет угодно, великий хан, — ответил тот.
Но тут к хану подошёл один из мурз и что-то зашептал ему на ухо. Когда он закончил говорить, лицо хана потеряло милостивое выражение.
— Скажи мне, князь, — не очень любезно спросил он, — много ли рабов вы выкупили?
Этот вопрос застал Василия врасплох. Но он быстро сообразил, что хану сказали, и не стал выворачиваться и униженно отвечать. Приняв безразличное выражение лица, он равнодушным тоном произнёс:
— Да, мои бояре кого-то покупали.
Мурза испугался, что хан примет такой ответ за чистую монету, не выдержал и опять подскочил к нему.
— Сколько? — вырвался удивлённый вопрос.
— Больше двухсот человек, — ответил мурза.
Глаза хана расширились.
— Слышал? — глядя на Василия, спросил хан.
— Слышал, но не понял, — ответил княжич.
— Двести! — произнёс хан по-русски. — Значит, деньга у вас есть!
— Да откуда? — Василий разгадал хана. — Когда… вы захва… — Он осёкся и поправился: — Гостили в кремле, твои люди, великий хан, нечаянно забрали всю княжескую казну.
— Значит, не всю. — Хан загадочно улыбнулся. И добавил: — Решим так: ярлык твоему отцу, князю Димитрию, я даю. Завтра же пошлю своего посла в Московию с ярлыком для князя Димитрия. Михаила, — хан помнил имена князей, — отправим назад. Некоторое время пусть поживёт и едет… как вы говорите, с богом.
Василий кивнул. Он понимал, что хан обдумывает какой-то тяжёлый для Руси план. Настроение его испортилось.
— Великий и непобедимый, дозвольте вернуться к своим людям, — произнёс Василий.
Тот величественно кивнул головой.
На второй день к Василию явился ханский посланец и объявил, что Василию надо дать хану восемь тысяч рублёв, тогда хан отпустит его домой.
— Восемь тысяч! — вырвалось у княжича. Да это надо ободрать всю Московию и то не наберёшь таких денег. — Вы, ироды, — тут зло взяло верх, — ободрали всех так, как до этого никто с Московией не поступал.
Но посланец ничего не сказал, повернулся и хлопнул дверью.
Вскоре у Василия собрались все бояре. Они пришли узнать, зачем приходил ханский посланец. И узнали!
— Восемь тыщ! — воскликнул Фёдор Кошка. — Вот нехристь окаянный! Да где Димитрию взять такие деньги!
— Что же делать? — спросил Квашня, почёсывая затылок.
— Будем думать! — ответил Кошка.
— Тута думай не думай, деньгу таку здесь не найти, — заявил Квашня, — надоть срочно отписать в Москву.
— А куды деваться? — развёл руками Кошка и кликнул писаря.
ГЛАВА 4
Софья проснулась очень рано. Причиной был холод. Серый камень стен наводил уныние, а замершие ноги вызывали злость. Она сжалась в комок, и ей показалось, что так стало теплее. Она выжидала время, когда великий князь проснётся: «Ему-то что. У него там, поди, жара», — думала она, периодически потирая ноги. Когда в узкое, небольшое оконце почти под самым потолком пробился солнечный луч, Софья решила, что пора вставать.
Вчера вечером, когда её почти силой втолкнули сюда, она, не разглядывая «камеру», бухнулась на кровать, и по её щекам потекли слёзы горести. Она злилась на родителей, которые оставили её. Хотя понимала, что отцу с матерью, которым поспешно пришлось бежать из замка, грозило оказаться в ягайловой темнице.
Что её дядя — беспощадный и коварный человек, она хорошо знала по тому, как он разделался с Кейстутом, который сделал его великим литовским князем. Это человек, от которого нельзя ждать благодарности. И она жаждала от него избавиться. Но Софья не знала, как это сделать.
Она села на кровать, набросив на плечи покрывало, и оглядела помещение. Это была небольшая, плохо освещённая комнатка со столом и двумя стульями. В углу стояла тумбочка с зеркалом. Её, вероятно, поставили перед тем, как Софью поселить сюда. У входа поставец, а с другой стороны — вешало. Как на вешале, так и в поставце ничего не было.
Софья какое-то время посидела, положив подбородок на колени. Потом, что-то решив, поднялась и пошла к дверям. Выйдя в коридор, она оказалась чуть ли не в полной темноте. Только вдали светилось какое-то оконце. Она пошла на него. Не доходя до оконца, справа увидела приоткрытую дверь, все другие были закрыты. Софья, осторожно приоткрыв её и переступив порог, оказалась на лестничной площадке. Лестница вела вниз.
На середине пути она увидела вооружённых людей, которые расположились по обе стороны двери. Вероятно, эта дверь вела во двор. Княжна остановилась в раздумье, а потом решительно пошла вниз. При виде её стража поднялась и, как по команде, загородила собой дверь. Подойдя к ним, Софья твёрдо произнесла:
— Пропустите, я иду к дяде.
