— Княгиня, — сказал один из лекарей, — вам с сыном лучше покинуть покои.
— Нет-нет, — торопливо проговорила она, — ты, Василий, иди. Пришли сюда священника.
Когда Василий вышел, Юрий ждал его около двери.
— Чё там? — спросил он, следуя за братом.
— Плохо... матушка послала за священником.
Юрий отстал и о чём-то задумался. Потом вдруг ринулся следом за Василием.
— Стой! — крикнул он, да так громко, что Василий вздрогнул. — Может, лучи послать за преподобным Сергием?
— Не успеет... — ответил Василий.
ГЛАВА 36
После удачного похода на смолян Витовт решил вернуться в Вильно. Луцк он не любил по одной причине: город был недалеко от Кракова. И хотя Владислав-Ягайло почти не обращался к нему, всё равно он чувствовал его дыхание за своей спиной. И когда Витовт сказал об этом Софье, она с радостью восприняла это известие. Как и отец, она сразу невзлюбила этот город. И не потому, что стены во дворце были давно не белены. Она боялась Ягайла. Зная его подчас непредсказуемые действия, она боялась, что её могут выкрасть и насильно отдать замуж за польского князя. «А разве его можно было сравнить с Василием! Трудно верится, но он тоже... князь. Когда встретила, никогда бы не подумала! А смотри, какой смельчак! И настойчивый. Раз не получилось, решил бежать второй раз и не побоялся, что, если бы поймали, то убили бы. Интересно, как его встретили, чё он щас делает? Напишу ему письмо, как приедем в Вильно».
Сборы были не долги, и они выехали в сопровождении многочисленного воинства. Это на случай, если король, узнав о переезде, вздумает его остановить. Но никто им препятствия не чинил. И вскоре они увидели знакомые восьмигранные башни. А за ними выплыли над кромкой леса бутовые стены ведской кладки.
Софья не вытерпела и стегнула коня. И вот его копыта застучали по брусчатке кривого замка, вот и мост над быстрой Вильной. Миновав нижний замок, она въехала в верхний. Оставив коня слугам, бросилась в свою комнату. Когда она вошла в неё, ей показалось, что она её и не покидала.
Первым делом Софья решила написать письмо Василию. Так как в её комнате письменных принадлежностей не было, она побежала в кабинет отца. Сев за стол, положила перед собой лист бумаги, проверила чернила, обмакнула перо и... задумалась. Над письмом она думала всю дорогу, а как села писать, то вдруг показалось, что всё вылетело из головы. Подумав, написала: «Дорогой Василий...», но это ей не понравилось. «Достойный чести спаситель, как ты добрался до своей земли? Не забыли ли тебя там? Здесь, в Вильно, о тебе помнят и надеются, что ты дашь о себе весточку. Её ждут с нетерпением. Василий, нашёл ли Алберда свою Ольгу? Если да, то поздравь его от меня. Софья». Она ещё раз его прочитала и стала думать, куда его положить, как дверь неожиданно отворилась, и вошёл отец.
— Вот ты где! — весело произнёс он, сбрасывая плащ. — Что это у тя в руке?
Он взял бумагу, развернул и быстро пробежал глазами. Дочь уже приготовилась «отразить» его грозный выпад. Но тот, поняв состояние дочери, улыбнулся.
— Не забываешь? — спросил он.
— Я его никогда не забуду, — с вызовом ответила она.
— Так-так, — произнёс отец, — его ещё надо отправить в Московию...
Софья переменилась в лице.
— Ты мне... поможешь?
Он взял колоколец и позвонил. Тотчас в дверях объявился слуга, вопросительно глядя на князя. Посланец появился удивительно быстро. Софья ещё не успела уйти.
— Слушаю тебя, великий князь, — проговорил он.
Витовт сказал:
— Запечатай его и подбери человека для поездки в Московию. Побыстрее.
— Будет исполнено, великий князь.
Это был моложавый, жилистый крепыш, из породы тех людей, которые не знают усталости и умеют за себя постоять. Князь улыбнулся, как бы одобряя этот выбор. Витовт выдвинул ящик, достал кисет с деньгой и, взвесив его на руке, подал посланцу.
— Я думаю, хватит с лихвой, — сказал он и продолжил: — В Москве найдёшь Василия, княжича Василия, — поправился он, — отдашь ему письмо и спросишь, будет ли ответ. Если он скажет: «Да», подождёшь. Иди, да торопись.
— Всё сделаю, великий князь, не беспокойся.
Поклонившись Софье, быстро направился к двери.
Дорога в Москву в этот поздний час была пустынна. Только одна повозка с тремя мешками зерна да погонщиком, дремавшим, удобно устроившись на них. Его дрёму прервал торопливый конский топот. «Кого ето несёт? — подумал мужик, подтягивая поближе топор. Догнавший всадник придержал коня, спросил:
— До Москвы доеду?
— Изжай, — ответил тот, надвигая на глаза старенькую шапчонку.
Мужик не обманул, и в полночь всадник был в кремле.
Его удивили открытые ворота, свет во многих окнах и цепочкой тянувшийся в кремль люд. «Неуж чё случилось?» — подумал всадник, слезая с коня и выбирая место, где бы поставить коня. Вдали он увидел деревце и повёл к нему лошадь. Привязав её, пошёл к людям, толпившимся около церкви. Перехватив одного из тех, кто тоже направлялся к ним, он спросил:
— Случилось чё аль как?
Тот удивлённо посмотрел на него:
— Ты откель? — поинтересовался он.
— Из Литвы, — ответил всадник.
— Почил великий князь.
Последние слова были произнесены с плачем.
— Я должен отдать послание княжичу Василию.
— Он, поди, в церкви, — ответил мужик и пошёл к храму.
Церковь Михаила Архангела. Соборная площадь ещё с вечера заполнялась людьми. Великая скорбь пришла на Русь. В церкви уже установили гроб с телом великого московского князя Димитрия Иоанновича. У изголовья сидели Евдокия и старший сын Василий. Напротив священник читал молитву по усопшему. Освещали ему текст подсвечники с толстыми горящими свечами. Внутри царил полумрак. Там толпились бояре, купцы, воины, те с кем великий князь бил татар на Куликовом поле, белый и чёрный люд. Площадь перед храмом была заполнена людьми.
Василий изредка отводил глаза от отца и смотрел на стены, на которых неизвестный художник нарисовал древних святых в полный рост. Лики святых, руки которых обращены к небу. Василий посмотрел наверх. Там, под главным куполом, был изображён бог Саваоф. Его голова обрамлена ореолом и шестигранной звездой, а руки были готовы принять душу покойного. Сидящий на его коленях младенец как бы говорил, что жизнь не кончается и то, что сделал князь при жизни, является залогом её продолжения.
Незаметно наступил рассвет. Предстояло трудное: последнее прощание. За толстыми стенами был слышен нарастающий шум. Народ требовал допустить его для прощания с любимым князем. Старый Боброк поднялся с кресла — ему единственному в силу почтенного возраста разрешили сидеть — и произнёс:
