От его прикосновений становилось хорошо. Я чувствовал себя защищённой и нужной. Расслаблялась. И понимала, что из одного проклятого круга попала в другой. И выхода, наверно не будет.
Лёша медленно усадил меня в машину, закрыл дверь. Сам сел за руль.
– Мне-то как быть? – тихо спросила я, когда мы тронулись. Упала головой на стекло двери и бессмысленно уставилась в темень.
– Уясни, раз попала в мои руки, я тебя уже не выпущу. Сам не обижу и в обиду не дам. Да, я от других мужиков отличаюсь, но если ты со мной будешь, я тебе уже обещал, и повторю. Ты не пожалеешь.
– Я уже жалею, – заныла я и из глаз снова полились слёзы.
– К нему вернёшься? – закричал Леший – Садисты от жертвы далеко не уходят, Соня. Свин за тобой везде таскаться будет, пока я ему по кумполу не настучу.
– Ты сам садист, – горько усмехнулась я.
– Я себя контролирую, – строго ответил Алексей Яковлевич.
Я резко выпрямилась и посмотрела на него.
– То есть все эти личности созданы для того, чтобы подавить в себе садистские наклонности?
– Аллилуйя! – заорал Леший.
– А что вызвало всю эту пое*ень? – нахмурилась я.
– За мат, минет, – обрадовался Леший и стал расстёгивать штаны.
– Я вопрос задала, Васин!
Он расстроенно взялся за руль и замолчал. И сколько бы я его взглядом не сверлила, все трое отказались со мной общаться.
Зашибись!
Я истерично рассмеялась. Это полная безоговорочная задница.
– К Свину вернёшься? – сиротливо так, плаксиво спросил Лёшка.
– Я и забыла о нём, – честно соврала я. – Думаешь Свин меня сильно бил?! Один раз ударил, по лицу хотел, я только запястья перекрестила, он по ним ударил. И всё! За двенадцать лет он меня по-другому насиловал. Психологическое насилие называется. И упивался этим. – Зря я такое рассказала. Но вынудил же. – Никакого тебе анального секса, псих!
А он смотрел на меня пристально и только иногда кидал взгляд на лесную дорогу.
– Сонь, ты мне веришь? Не трогал я эту страшилу из магазина.
– Верю.
Почему-то верила. Не то что хотела и сама себя накрутила, как с бывшим мужем. Не так! Я верила без остатка, и не оставалось на душе подозрений.
Съездили, блин, за чаем.
****
– Курить хочу, – вдруг решила я.
– Не хватало ещё, – отозвался недовольно Лёшка. – Давай лучше я тебя самообороне обучу.
– Давай, – мне нужно было что-то срочно сделать, иначе умру. – Слушай, а если сорвёшься? Ну, там я вся такая родная, родная в первые полгода, а потом костей не соберу.
– Не выдумывай, – разозлился, и ответил именно Леший. – Никогда тебя пальцем не трону. Ты что говоришь?! Ваще охренела?!
– То есть все три твои личности меня любят и не обидят? – у меня выскочил истеричный смешок.
Лёшка замер и подозрительно покосился на меня.
– Почему три? – спросил он.
– Ну, как Леший, Вася и Алексей Яковлевич, – до ужаса смешно.
– Надо подумать, – нахмурился он и задумался минут на десять.
– Погоди-ка, а это не признак ли того, что болезнь прогрессирует? Появление новых личностей? И ты уже не помнишь, что сгонял за сигаретами.
– Нет, нет,– сам себе отвечал мужчина. – Сонь, это не третий, это я настоящий. Но, меня действительно часто мотает туда-сюда… Давай, ещё недельку поживём и к врачу.
– Давай, без "давай", – строго сказала я. – Надо, Лёша. Надо ехать!
– Я сказал, ещё неделя, – рыкнул неведомо кто, и я решила не спорить.
Он прибавил скорости и летел по пустынной лесной дороге в сторону нашего дома.
Нашего дома.
Уже смирилась, приняла и успокоилась.
– Знаешь, меня обидели в детстве.
Я уже надеялась, что он сейчас мне историю своей болезни выдаст, а он в другую сторону загнул.
– И? – требовала я.
– Отец мой в спецназе служил. Он тогда меня тренировать начал. Мальца совсем.
– И?
– Думаю, те тренировки подойдут тебе. То, что он говорил, когда я вырос тебе не подходит. Ты, как ребёнок. Маленькая и слабая.
– Это я-то маленькая и слабая? – рассмеялась.
– Да, ты, – он сел поудобнее, и стал мне объяснять на пальцах. – Смотри. От тебя требуется знать болевые точки, наносить быстрый точный удар со всей силы. Ещё ты гибкая и юркая. То есть сейчас развиваем скорость. Наносишь удар, глядя в глаза противнику, как ты умеешь, невинно, как напуганный котёнок. От тебя эффект неожиданности.
– Я смотрю невинно?!
Мы рассмеялись. Странно я себя с ним чувствовала. Вот вроде пугал до ужаса, а теперь сидит такой родной и близкий, и я тянусь к нему всем сердцем.
– Ну, да, – он широко улыбался, смотрел на меня с восхищением, поглядывал с меня на дорогу и обратно.
– Я уже забыла, что ты скрытый садист, – вздохнула я. – А с тобой справиться я смогу?
– Вряд ли, – самодовольно усмехнулся он. – А я отца так и не завалил, даже когда мне двадцать было. Не смог его уловить и всё. А потом старик мой уже не смог тренировать.
– Он давно умер?
– Он был старым, на восемнадцать лет старше матери. Но воспоминания о нём самые лучшие.
– А я отца своего не знаю.
Он ничего не ответил, но я почувствовала, как Лёшка напрягся.
Вот так вот, Лядина, ты прощаешь всё своим мужикам. Дура, одно слово. Но в этот раз, хотя бы любимая дура.
***
Нет часов, нет календаря, весов тоже нет.
Я нагишом валялась на песчаном бережку. Звездой распласталась, своей промежностью к реке.
Загорала, пока Лёшка траву в стога складывал.
Солнце меня покрывало загаром, ласкало теплом после купания.
Во мне такая лёгкость, что я чувствовала себя на десять лет младше. Весёлая и счастливая.
Тренировки по самообороне смешивались с сексом. Капуста уже не казалась такой противной. Чай привёл к тому, что я перестала спать в обед. Вот, загорать ходила и купаться. Иногда одна, иногда с любимым мужем, который больше меня не пугал. Пропал Леший, остался парень, с которым была знакома в школе.
Он мне так и не рассказал, что у него за болезни. Я не тороплю. Сильного раздвоения уже не чувствовалось. Лёшка, да Лёшка.
Время словно остановилось, и я текла, как горячая лава.
В данный момент со спины на живот перетекаю. Грудью упираюсь в раскалённый песок, с попы смахиваю песчинки…
