Мы видим, что в Академии Платона практиковалась определенная аскеза наряду с практикой собственно философствования. И это не было характерно только для Академии. Во многих философских школах Древней Греции аскетические упражнения были важной и довольно органичной составляющей жизни философов. К примеру, мы будем говорить о школе Эпикура. В философии, да и не только в философии, бывают фигуры, чье имя становится нарицательным, и при этом когда к этому имени обращаются, то берут лежащий на поверхности тезис, но не понимают, как он осуществляется реально. Говоря об Эпикуре, вспоминают о жизни, посвященной наслаждениям, удовольствиям, но совершенно забывают, например, что этот проповедник удовольствия призывает к умеренности, к тому, чтобы довольствоваться необходимым. Вплоть до того, что половое желание он не считает чем-то необходимым, он считает, что оно естественно, но не необходимо. В эпикурейской школе тоже была своя аскеза, определенным образом устроенная, и в целом для греческих философских школ это очень характерная вещь.
Теперь мы переходим к мыслителю, вышедшему из школы Платона, к ученику Платона, который создаст свою школу и будет с Платоном далеко не во всем согласен. Это Аристотель (384–322 до н. э.). Перед нами пример по-настоящему хорошего ученичества, когда ученик не просто повторяет слова учителя, не просто эпигонствует, но создает философию, в чем-то несогласную с тем, что говорит учитель, но не менее мощную, чем та, каковую создал человек, учивший его.
Аристотель долгое время учится в Платоновой Академии, затем довольно долгое время был в Академии одним из учителей. К этому периоду жизни Аристотеля относятся не дошедшие до нас в полном виде его диалоги. Мы привыкли к тому, что Аристотель – автор трактатов, автор скорее монологически выстроенных работ, с которыми, впрочем, тоже возникают свои сложности, поскольку далеко не все труды, дошедшие до нас от Аристотеля, являются книгами, которые он готовил к публикации, к тому, чтобы они распространялись, переписывались. Многое, дошедшее до нас от Аристотеля, это его подготовительные материалы к занятиям с учениками. Из-за чего порой бывает трудно понять его мысль, поскольку она может быть там выражена лишь набросочно. Понятно, что, если преподаватель набрасывает план занятия, он не всегда будет подробно расписывать то, о чем будет рассказывать. Он может дать очень сжатую формулировку для себя. Часть других записей, возможно, представляет собой ученические записи того, что Аристотель говорил. С текстами Аристотеля работать не так просто, как с текстами Платона. Тексты Платона – это, в общем-то, завершенные, очень хорошо написанные, прекрасные в литературном плане произведения. Его Диалоги можно читать одновременно и как большую философию, и как литературу. Аристотеля читать намного труднее. К тому же в силу ряда причин русские переводы Аристотеля еще более трудно читаются, чем греческий оригинал.
Что делает Аристотель нового по отношению к Платону? Он развивает новый способ философствования и по-новому ставит задачу философствования. Аристотель – и этим он будет привлекать позднейших мыслителей, которые на него будут пытаться опереться, – смещает акцент философствования с поиска идеального и обращенности к некоему незыблемому абсолюту (что имеет место у Платона) на исследование реального мира и реальной человеческой жизни. Платон в своей философии пытается наставить человека на путь искания истины, указав ему тот предел, к которому человек должен двигаться, тот предел, который изнутри самой эмпирической человеческой жизни в полной мере никогда не дан как что-то доступное постижению. Те идеалы, которые рисует Платон, превышают эмпирическую жизнь. А значит, эти идеалы не могут быть выражены в понятиях. В понятиях мы можем выразить только то, что принадлежит нашей реальной жизни, что входит в наш опыт. То, что наш опыт превышает, то, что мы знаем лишь как недостижимый в полной мере ориентир, мы не можем схватить в понятиях. Отсюда у Платона возникает язык образов, отсюда возникают его – платоновские – мифы.
Что такое платоновский миф? Попытка прикоснуться через некую историю, условность которой сам Платон понимает, к чему-то такому, что составляет для нас некий предел наших чаяний и что превышает все, известное нам теперь.
Аристотель, конечно, все это хорошо понимает. Но зрелый Аристотель ставит вопрос иначе. Он как бы говорит: «Да, человек, конечно, должен стремиться к высоким вещам. Но когда он к ним стремится, он ведь каким-то образом должен делать конкретные шаги в конкретной жизни. Он каким-то образом должен сориентироваться в том, что для него не предельно и запредельно, а что для него совершенно реально». И Аристотель перенаправляет свой философский взгляд с предельных и запредельных вещей на то, что реально является или может быть предметом человеческого опыта. И тут оказывается, что философия, обращенная к тому, что входит в реальный опыт человека, может стать уже философией понятийной. В понятиях мы можем схватить то, что в нашем опыте инвариантно, что в нашем опыте устойчиво воспроизводимо, в понятиях мы можем зафиксировать устойчивую структуру тех или иных сфер нашего опыта. В то же время, поскольку Аристотеля интересуют все доступные познания в сфере человеческой жизни и сферы мироздания, с которыми человек может соприкоснуться, его философия становится энциклопедичной. Такая философия становится философией, представляющей собой взаимосвязь отдельных дисциплин или наук, занятых познанием тех или иных сфер. Аристотель – автор, открывающий многие области науки, он автор и трактатов, посвященных небесным явлениям – метеорологии; и знаменитой «Логики»; и работ, посвященных животным, растениям; работ о политике; «Риторики». И он первым начинает систематически исследовать душу.
Если мы возьмем зрелого Аристотеля и его работу «О душе», мы увидим, что эта работа строится совершенно иначе, чем платоновские рассуждения о душе. Когда Платон размышляет о душе – даже когда он говорит о трехчастном строении души, и так далее, – его размышления не подчинены решению чисто познавательной задачи. Описание строения души у Платона неразрывно связано с задачами практическими, некоторой практикой жизни. Мы говорили, что, когда он пишет о трехчастном строении души, он все время говорит об этом в контексте каких-то жизненных проблем, вопросов. Как следует любящему относиться к тому, кого он любит? Как выстраивать воспитание в идеальном государстве? И т. п.
Аристотель именно с познавательным интересом подходит в том числе к душе. Ему важно понять, что такое душа, как она устроена; какие можно выделить части или уровни душевной жизни, какую роль каждый из этих уровней в ней играет. Познавательная проблематика приобретает у него автономию. Конечно, познав душу, мы можем ставить вопросы и практические. На основе того, что познано, мы можем ставить практические вопросы, прилагая знания к решению этих вопросов.
Интересуясь реальным опытом человека, реальным миром, Аристотель переосмысливает и платоновское учение об идее. На самом деле с аристотелевской критикой Платона не все так просто. Когда мы читаем то, за что он критикует Платона, иногда возникает недоумение. В некоторых местах возникает впечатление, будто Аристотель недопонял платоновское учение об идеях или не знает отдельных его моментов. Это действительно интересует исследователей до сих пор, выдвигаются разные версии, объясняющие это. Есть, например, версия, что учение об идеях Аристотель слушал в Академии тогда, когда Платон был в отъезде, и слушал его у Спевсиппа – человека, который впоследствии станет следующим после Платона схолархом Академии.
