Наша душа не чужда всего того, что лежит ниже нашего обычного сознания. Но точно так же наша голова, говорил Плотин, вспоминая платоновский образ, всегда находится выше небес. Есть и, скажем так, надсознательные уровни душевной жизни. Душа соприкасается с миром идей и с Мировой душой. Далее, она соприкасается с уровнем ума как чистой саморефлексии. И наконец, наша душа всегда имеет свой исток в Едином и всегда соприкасается с Единым как с источником всякого бытия.
Об этих бытийных уровнях как одновременных уровнях нашей душевной жизни довольно много размышляет Пьер Адо в своей книге «Плотин, или Простота взгляда». Очень интересная работа, хотя для плотиноведения и не бесспорна, конечно. Эта книга очень психологична. Адо как раз размышляет над тем, что для Плотина есть уровни душевной жизни, которые выше и ниже уровня нашего сознания. Сознание же подобно зеркалу, отражающему то, что находится перед ним. И человек может как бы свое сознание перенаправить, развернуть это зеркало ввысь и тем самым взойти к созерцанию того, что выше уровня обычного сознания, обращенного к вещам этого мира.
Но как человек может это сделать? Ведь человек очень сильно включен в мир реальных вещей. Первое, что человеку необходимо на этом пути, это упражнение в практических добродетелях. Плотин говорит, что есть добродетели практические, а есть добродетели созерцательные. Практические добродетели касаются наших человеческих отношений: того, чтобы человек относился к другому по-человечески, не лгал, не обижал, не злобился, не обманывал, не подличал и так далее. Нормальная человеческая нравственность. И Плотин настаивает на том, что, пока человек в этом отношении не поправится, говорить о какой-то мистике, о каких-то высоких вещах в принципе не приходится. Человек должен сначала просто научиться быть человеком. Потому что, если он даже не встал на путь практической добродетели, это значит, что им владеют вещи этого мира, что он – раб материальных вещей, очень далеких от простоты Единого. Человек ведь совершает всякие гадости, чтобы что-то получить для себя от других людей, от этого мира, от чего-то даже, что выше его самого. Он хочет что-то для себя получить. И пока он не преодолеет в себе такое желание, он не сможет достичь той философской свободы, которая нужна для того, чтобы начать духовное восхождение к Единому. Ведь сам его взгляд на вещи будет глубоко искажен и извращен: в том, что его окружает, он не будет видеть отпечаток вечной и истинной красоты Единого, но будет воспринимать окружающий мир только в отношении к своему «я»: «Что я могу для себя здесь получить? Как я могу этим для себя насладиться?» И его взгляд на вещи будет очень урезан, очень искажен.
К примеру, он видит красивую женщину. Если он видит ее только через призму похоти, а не того чистого любования, которое является истинным и о котором писал в том числе Платон, если он хочет просто воспользоваться ей как неким объектом для наслаждения, то он как раз-таки не видит по-настоящему ее красоты. Его взгляд слеп к той настоящей, вечной красоте, которая возвышает душу, обращает ее к вечному. Или, если он смотрит на плоды глазами обжоры, он не видит глубины и красоты того, что есть плод. Пока человек не выправится здесь, никакая мистика ему просто недоступна. Ведь для мистического восхождения нужно обратить зеркало своего сознания вверх, а у такого человека оно развернуто вниз. Невозможно совместить одно и другое.
Но когда его взгляд очистится от желания получить что-либо в мире для себя, он начинает по-другому смотреть на мир. Он может теперь отрешиться от мира, ведь мир уже не воспринимается как что-то, что я хочу использовать для себя. Если я все отпустил, я вижу мир в полноте его красоты, я вижу мир как симфонию форм в их единстве и в их сопричастности Единому. И с другой стороны, в этой свободе по отношению к миру, который в этой свободе мне открывается как прекрасный, я могу обратиться внутрь себя и увидеть, что и во мне многообразие моей душевной жизни, многообразие моих переживаний проистекают из некоторой первичной простоты. Из некоторого простого, чистого, глубокого источника.
Но как совершается обращение внутрь себя? Плотин образно говорит об этом: закрой глаза, заткни уши для всего внешнего. Это не означает, впрочем, у него нигилизма, ведь все, что мы только что сказали о видении настоящей красоты мира, для него очень важно. Плотин будет непримиримо спорить с теми гностическими течениями, которые мир воспринимают как создание злого демиурга. Он будет говорить: это безумцы. Как они могут рассуждать о вечной божественной красоте, если они не видят той красоты, которая всегда у них перед глазами. Если они не видят этой красоты, как смогут они воскликнуть: «Какая же красота должна быть источником этой красоты!»?
Поэтому его призыв закрыть глаза не означает нигилизма по отношению к внешнему миру. Это определенная практика внутреннего сосредоточения. И в этом внутреннем сосредоточении человек начинает очищать свою душу от искажений и наростов, каждый из которых деформирует его душу. Плотин говорил – надо увидеть свою настоящую внутреннюю красоту. Ту красоту, которая изначально присуща твоей душе. И как некую статую, которая оказалась заляпана какой-то грязью, очищать эту красоту, высвобождать ее. «Не переставай лепить свою статую», – говорит в этом отношении Плотин. И вот когда человек научится чисто смотреть на мир, созерцая его красоту, и очистит красоту своей души, он сможет, вглядевшись в себя, направив вверх зеркало сознания, взойти от созерцания многообразия внутренних и внешних форм к двоице ума, к чистой саморефлексии. Он может сосредоточиться на самом себе в некотором особом состоянии отрешенности.
Это некая вершина того, чего человек может достичь своими силами. Здесь он еще не достиг простого созерцания Единого. Однако этого созерцания человек не может достичь по одному только своему произволению. Должен наступить такой момент, когда Единое – Бог – словно бы выходит навстречу и человек оказывается полностью поглощен созерцанием Единого. В этом созерцании он и сам оказывается совершенно прост и един. У него исчезает даже двоение рефлексии. Он полностью погружен в созерцание и становится в этом созерцании совершенно един с Созерцаемым. Он ни в чем не может отделить себя от Созерцаемого.
Пытаясь понять этот опыт, можно провести некоторую аналогию с психологией, хотя и с очень большой долей условности, ведь эта аналогия касается деятельности, а деятельность, по Плотину, возникает тогда, когда человек отпадает от полноты созерцания. Деятельность вытекает из ослабления созерцания. Но тем не менее в нашей деятельности есть такая вещь, которую психолог М. Чиксентмихайи описывает как состояние потока. Это состояние, когда человек настолько включается в то, что он делает, что он абсолютно не следит за собой, абсолютно не рефлексирует, что и как он делает, он просто движется в этом потоке. Вот он играет в футбол – он бежит, он бьет головой, он не думает: «Сейчас нужно отдать пас, сейчас нужно бежать вперед по правому флангу». Он просто движется в потоке происходящего. Но именно в этой сосредоточенности без рефлексии он наиболее владеет собой и наиболее собран в своей деятельности.
Плотиновское созерцание – это тоже такое состояние, где нет рефлексии именно из-за того, что человек полностью отдан этому созерцанию. Но именно в этой отданности он наиболее владеет собой. Он не следит за собой, но он полностью доволен собой. Созерцание Единого – это нечто очень редкое. Сам Плотин три или четыре раза восходил к такому созерцанию Единого, к тому, что он называет экстазом – исступлением, выходом из обыденной жизни в некоторую встречу с Единым. И потом человек возвращается обратно, сначала на уровень ума как рефлексии, потом души, потом с удивлением обнаруживает себя в теле.
