И при этом Спиноза говорит, что наша аффективная жизнь строго обусловлена. Но обусловлена она не просто внутренней логикой развития и смены состояний удовольствия и неудовольствия. Крайне важным является то, какова у нас идея причины, вызывающей удовольствие или неудовольствие, как мы мыслим такую причину. Это очень важный для Спинозы момент. От того, что мы познаем в качестве причины нашего удовольствия или неудовольствия, зависит наша свобода или несвобода. Так, человек может быть обусловлен теми вещами, которые его окружают в мире. Это происходит тогда, когда он видит причину своего состояния в каких-то внешних вещах или людях. Или человек может как раз стоять в свободе, видя причину того, что с ним происходит, не в чем-то внешнем, но понимает себя, исходя из бытийного основания. Он мыслит тогда свою жизнь как коренящуюся в жизни Бога, этой единой и единственной субстанции, модусом которой является он сам. Если человек мыслит себя из этого своего бытийного основания, он не будет воспринимать свою жизнь как обусловленную некими внеположными ему случайностями. Он будет по-настоящему свободен, потому что будет воспринимать свою жизнь и все происходящее в ней как проистекающее из жизни Бога как субстанции, модусом которой является он сам.
Здесь есть интересный момент. Спиноза в рамках своей метафизики и на своем языке, который отличается от языка классического христианского богословия, предполагающего акт творения и качественное различие между тварью и Творцом, чего у Спинозы нет, приближается к тем вещам, которые мы можем найти и у христианских подвижников, говорящих о возможности видеть все в Боге и все принимать как от руки Божьей. Ничто, что с тобой происходит, тогда тебя не ограничивает, не убивает, не порабощает, если оно принято с открытостью и с доверием как то, что является сущностно твоим, твоей жизнью, твоей ситуацией, даже если порой это может быть или казаться чем-то тяжелым, неприятным, даже трагическим. Все, что выпадает на долю человека, раскрывает тогда в человеке жизнь и раскрывает его для жизни. Так и Спиноза говорит о свободе как о жизни в «интеллектуальной любви к Богу», при которой человек не делает ни из кого, ни из чего себе врага, когда он ни к кому не будет относиться с ненавистью, потому что он не будет намертво завязан на том, что делают с ним другие люди, как по отношению к нему поступают, как складываются внешние обстоятельства; он будет мыслить свою жизнь как обусловленную не этим. Для того чтобы четче понять, как Спиноза мыслит возможность так понимаемой свободы, нужно сказать о трех родах познания и о том, как они связаны с аффективным отношением к жизни.
Первый род познания, по Спинозе, это познание чисто опытное, чисто эмпирическое. Это познание он уподобляет познаниям купца, который умеет пользоваться счетами, но не знает даже законов арифметики. Он может на счетах отложить правильное количество костяшек, правильно дать сдачу, правильно взять денег, но он не может обосновать, почему он сделал то или иное правильно, он не знает законов арифметики. Подобно такому купцу, человек, для которого свойствен первый род познания, из опыта знает, что приятно и неприятно, какие вещи вызывают удовольствие, какие неудовольствие, и т. д. Но он видит причину того, что с ним происходит непосредственно в том, что на него воздействует. Так, если человек познает мир по первому роду познания и, например, он едет в троллейбусе и ему наступили на ногу, то причина этого неудовольствия видится ему в том, кто ему на нее наступил, и тут, говорит Спиноза, уже ничего не поделаешь. Если человек мыслит что-либо или кого-либо в качестве причины своего неудовольствия, то в нем возникает ненависть к этой причине. И пока человек вот так воспринимает мир, он будет обрушиваться с ненавистью на все, что его непосредственно задевает, и обращать свою любовь на все, что непосредственно приносит ему удовольствие. Он будет зависим от окружающих его людей, от тех обстоятельств, в которые он попадает. И он из этой зависимости никогда не выйдет, если способ познания мира у него не изменится.
Есть также второй род познания. Тоже далекий от совершенства, но несколько более продвинутый, рефлексивный. Человек может начать строить бесконечные ряды причин и следствий. Вот произошло некоторое событие: скажем, человек наступил мне на ногу в троллейбусе. Но это событие имело причину, например, наступивший мне на ногу человек не выспался и потому не проявил достаточную внимательность; однако то, что он не выспался, тоже имело какую-то причину: у него было много работы, он не успел ее сделать, сидел ночью, – и так мы можем продолжать до бесконечности. Мы можем выстраивать бесконечный ряд причин, которые ведут к тому следствию, которое с нами случилось. И, что интересно, при таком раскладе ненависть ни на одну из этих причин обрушиться не может, она начинает отодвигаться до бесконечности, рассеиваясь по всему ряду. И такой человек, как говорит Спиноза, будет не любить, не ненавидеть, а понимать. Он будет понимать, что все в мире обусловлено, ничего тут не поделаешь, ну, случилось – значит случилось. Это будет такой рационально мыслящий человек, который нейтрален в своем отношении к миру.
И наконец, третий род познания – это как раз познание из бытийного основания. Такое познание события требует вообще другой оптики: нужно увидеть его как проистекающее из основы, субстанции – Бога, или Природы. И тогда человек самого себя постигает как обусловленного в самой своей способности к действованию Богом, этой единой субстанцией. Тогда такой человек, поскольку ничто внешнее он не воспринимает, как ограничивающее его возможность действий, не воспринимает как что-то, от чего он зависит, такой человек не будет никого ненавидеть, он будет любить. Он будет любить Бога, или Природу, как источник самой его жизни, как источник его способности к действованию. Он будет любить все, что встречает в мире, как проявление жизни Бога, которая является и его жизнью. Он будет тогда проникнут интеллектуальной любовью к Богу, которая, как говорит Спиноза, является любовью Бога к Самому Себе, проходящей через человека. И он будет с удивительной полнотой ощущать в себе присутствие этой неисчерпаемой жизни. Такой человек будет, по Спинозе, действительно свободен.
Концепция, как мы видим, очень интересная, более того, для Спинозы это не что-то надуманное, это определенный способ жизни. Жиль Делез, один из крупнейших французских философов 2-й половины XX века, говоря о Спинозе, обращает внимание на дошедшие до нас портреты этого мыслителя. Делез говорит: «Посмотрите на лицо этого человека на портретах. Казалось бы, перед нами истощенный, болезненный человек. Но лицо его залито жизнью». Ведь если взять чисто абстрактно, перед нами одинокий, больной, бедный человек, который изгнан из своей общины, живет полуотшельником. А лицо его залито жизнью. Откуда эта жизнь? И Делез старается показать, что это философ, для которого философия и жизнь нераздельны. То, что он говорит об этой интеллектуальной любви к Богу, это для него не нечто отвлеченное, а то, чем он стремится жить.
Теперь надо сказать еще о двух очень важных авторах XVII века. XVII век для европейской философии – это век, когда начинается очень многое, когда начинается та история новоевропейской мысли, которая будет (хотя и здесь не все так просто, но в целом – так) развиваться вплоть до XX века, а в XX веке все снова придет в движение. XX век даст критику тех концепций, которые развивались от XVII до XIX века, установит некоторые новые возможности философствования. Конечно, и в XVIII веке тоже будут иметь место грандиозные перемены; в XIX веке наступит кризис философии, ориентированной на построение метафизических систем, расцвет позитивизма. Но все-таки во многом наследие XVII века будет удерживаться философией двух последующих веков.
