Макс не знал, что сказать. «Это была такая странная театральная постановка? Но зачем? Это нелогично! – размышлял он. – С другой стороны, достаточно на секунду допустить, что я, Макс Коваль, не такой, как все, предположить, что я маг, и сразу все складывается в стройную картину. Можно объяснить всё! Я проклял Реджинальда и всех, кто мне завидовал и мешал моей карьере. Я заряжал воду. Я, сам того не зная, врезал этой скотине прокурору, чтобы он больше не приставал с допросами к моей жене. Я защищался от удара сумасшедшего сокамерника. Нет… Это все слишком неправдоподобно. Хотя и возможно. Нельзя исключить, что это не так. Пусть нет доказательств волшебства, но нет и никаких доказательств обратного. Нельзя мыслить в узких рамках привычного, когда вокруг происходит столько необъяснимого. Я же не какой-нибудь вульгарный материалист!»
В этот момент Макс поймал себя на мысли, что, откровенно говоря, способность манипулировать людьми с помощью магии не столько ужасает его, сколько вдохновляет, позволяет почувствовать собственное превосходство. Он ощущал это первобытное чувство – жажду быть не таким, как все, обладать сверхъестественной силой, позволяющей перекраивать мир на свой лад. Безусловно, в глубине души он, как и многие другие люди, жаждал власти. И ему стало страшно от осознания этого факта. «Возможно, у меня и нет этих способностей. Но я хотел бы ими обладать и применять их», – признался себе Макс.
Этот поток сознания прервал голос сокамерника.
– Думаю, на сегодня тренировок хватит. Но теперь мы их будем проводить каждый день. Проверим, на что ты способен, а на что нет, – заявил Эндрю, сплевывая кровь. – Только будь со мной помягче в следующий раз, а то охранники что-нибудь заподозрят. Попробуем что-то безобидное. И нужно будет как-нибудь отметить наш успех. Нам нужна выпивка!
– Но я не пью.
– Тогда я все выпью сам. Ты ведь не против? Мне кажется, я заслужил!
– Но у нас нет алкоголя…
– Будет! Я надеюсь, что ты не откажешь коллеге по несчастью, который помогает тебе раскрыть свой талант, в маленькой просьбе? Макс настороженно посмотрел на «коллегу»:
– Ты собираешься меня попросить о чем-то незаконном?
– Никто ничем не рискует, обещаю, – заверил его Эндрю. – Так вот… не мог бы ты попросить жену навестить одного человека? Я напишу адрес. Там ей дадут кое-что, что нужно будет передать тебе через охранников. Видишь ли, есть одна бутылочка изысканного напитка, которую для меня хранит старый приятель… но у меня нет возможности с ним связаться. Ведь встречаться разрешают только с родственниками. Ты же все равно планировал с ней повидаться?
Макс неуверенно кивнул.
– Тогда я пошел писать адрес, – улыбнулся Эндрю. – Кстати, у меня уже давно созрел план побега. И теперь его можно воплотить. Благодаря тебе.
Глава 11
Под властью страха
Ксенофонт Хасанович Бабин уже двадцать пять лет верой и правдой служил отечеству, работая в центральной городской тюрьме. Эта была тюрьма со строгим режимом. Но строгий режим для заключенных не означает строгий для персонала. Так же как «верой и правдой» не означает с трезвой головой. Самой любимой должностной обязанностью Бабина было послеобеденное ничегонеделанье. Именно после трапезы заключенные вели себя наиболее спокойно, и персонал собирался в комнате отдыха, чтобы посплетничать и выпить. Да, сухой закон строго запрещал употреблять спиртное, но желающих работать в тюрьмах было немного. Особенно за копейки. Возможно, именно поэтому мелкие нарушения часто сходили служащим с рук в условиях фактически полного отсутствия внешнего контроля. Государственные инспекторы всячески старались обходить тюрьму стороной, ведь каждый визит выливался в бесконечные просьбы повысить жалованье, сделать ремонт, купить новый телевизор. И самое невыносимое заключалось в том, что эти просьбы часто были обоснованными, законными, и их приходилось выполнять. А все знают, как чиновник не любит выполнять просьбы. И тюремных служащих предоставляли самим себе. «Никто не жалуется – и то хорошо», – считали наверху.
С приходом Ксенофонта Хасановича всё упростилось еще больше, ведь Бабин обладал удивительным для тюремщика чувством юмора. Сегодня как раз Фома, один из уборщиков-старожилов, рассказывал славную историю, которая произошла в ночь назначения Бабина начальником тюрьмы. Один из новеньких охранников напился так, что его не могли разбудить, даже обливая холодной водой. Тогда Бабин велел переодеть его в робу заключенного и посадить в камеру. Когда надзиратель очнулся, первое, что он заметил (кроме страшного похмелья), был пристально изучающий его лысый великан. Вторым наблюдением было то, что он заперт с великаном в одной камере, кругом ни души, а великан – явный зек. Тут великан ударил кулаком в ладонь и, злобно скалясь, прошипел: «Так-так-так, и кто же это у нас сегодня на обед?» Этого хватило, чтобы бедняга бросился на колени, умоляя пощадить, чтобы не оставить на произвол судьбы жену и детей малых. Смеялись все: и заключенные, включая великана (добродушного пирата, сидевшего за нелегальный просмотр нелицензионных диснеевских мультиков), и надсмотрщики, наблюдавшие за происходящим через камеру видеонаблюдения.
«Морской котик изнасиловал пингвина», – раздался голос телевизионного диктора. Кратковременное молчание и последовавший за ним всеобщий гулкий смех перебили рассказчика. Ему, впрочем, оставалось лишь сказать: «А потом мы его три дня отпаивали кефиром».
В этот момент дверь открылась, и в комнату вошел дежурный с бумажным пакетом в руке.
– Тут в приемные часы приходила одна симпатичная блондинка. К этому черному магу, который проклял своих врагов. Это его жена, представляете? – и дежурный принялся рассуждать о том, как ей не страшно жить с таким колдуном: забудешь о супружеском долге или не помоешь вовремя посуду – и сразу покроешься черными язвами! Заметив, что начальник нахмурился, охранник спохватился и перешел к делу.
– Короче, я дал им пообщаться, потом даму отправил домой. Она попросила передать супругу вот это, – сказал дежурный, ставя пакет на стол. – Я заглянул в пакет, а там бутылка отменного спиртного. Мне пришлось его конфисковать.
Глаза дежурного хитро заблестели, и он громко крикнул:
– Ребята! Нам опять повезло!
– Давай ее сюда, ненаглядную, – бодро потребовал Бабин. Он смотрел на выпивку, как маленький ребенок на новогодний подарок. – Ничего себе, да это же марочный коньяк! Правильно, что конфисковал. Заключенным не положено, а нам сам доктор прописал. Ведь так?
– Да, так! – ответил тюремный доктор, ехидно улыбаясь и протягивая стопку. – А то от самогонки уже печень болит.
Когда коньяк был разлит по рюмкам, врач встал, чтобы произнести тост.
– Давайте выпьем за здоровье нашего любимого Ксенофонта Хасановича! Троекратное ура!
– Ура, ура, ура! – закричали тюремщики, чокаясь.
