– Прости, – добавила она, – это так?
Тинн пожал плечами.
– Я не знаю.
Этот вопрос преследовал его всю жизнь. После всех этих лет незнания может оказаться, что, если они всё-таки доберутся до гоблинской орды, это будет последний раз, когда у него не было точного ответа. Тинн почувствовал комок в горле, когда подумал об этом. Так или иначе, но в конце этой истории один человеческий мальчик покинет лес, а один гоблинский мальчик останется в нём. У них будет окончательный ужасный ответ на этот ужасный вопрос.
Теперь Коул обходил дом сзади.
– Осторожнее там! – крикнул ему Тинн.
Брат отмахнулся и скрылся за углом.
– Ты чувствуешь себя гоблином? – не унималась Фэйбл.
Тинн сглотнул.
– Иногда. Почему ты меня об этом спрашиваешь?
– Иногда что?
– Я не знаю! Ну, иногда я просто переживаю. Переживаю, что я – не я.
– А кто же ты тогда?
– Это трудно объяснить. Все вокруг всегда знают, чего хотят и что будет хорошо для них, – а я совершенно не понимаю. Обычные люди видят разные варианты и просто выбирают один из них, и им не нужно знать, что выбрали другие. А я никогда не знаю, чего хочу. Выбирает всегда Коул. Иногда получается глупо, иногда – интересно.
Он ткнул мох носком башмака.
– Я никогда не представлял себе, что отправлюсь в Дикую Чащу, но, знаешь, это меня пугает в два раза меньше, чем просто остаться одному в комнате.
– Почему? – снова спросила Фэйбл. – Что ты чувствуешь, когда остаёшься один?
– Не знаю. Мне никогда не приходилось оставаться одному. У меня всегда был Коул, а у него всегда был я. Не знаю, кем бы я был без него. И не хочу знать. Вот это-то и страшно. Не думаю, что обычные люди рассуждают так же. И не думаю, что обычные люди боятся понять, кто они внутри. И не думаю, что я обычный. Вообще я сильно переживаю из-за этого. И чем больше переживаю, тем больше переживаю о том, что я правильно делаю, что переживаю.
– Ну и ну. Ты действительно не хочешь быть перевёртышем?
– Я правда не знаю, – признался Тинн. – Почти всегда. Но иногда…
– Иногда что?
– Иногда я надеюсь, что это я. Не говори Коулу. Порой надеюсь, что я и есть перевёртыш, потому что не хочу, чтобы Коул покинул меня и ушёл жить с гоблинами без меня. Не хочу остаться один. Если окажется, что перевёртыш всё-таки я, то, может быть, когда снова превращусь в гоблина, я забуду, что значит быть человеком, и тогда уже не буду ничего бояться.
– Гоблины не боятся?
– Не знаю. – Тинн глубоко вздохнул. – Наверное, они боятся чего-то другого. И есть ещё одна причина.
Фэйбл терпеливо ждала.
– У Коула лучше получается жить – быть человеком, – чем у меня. Он хороший человек.
– В каком смысле?
– Во многих смыслах. Например, однажды в школе дети стали задирать мою подружку Эви, потому что она маленькая. Они задирали её несколько недель, и я ничего не делал. Я не знал, что делать. Я ненавидел этих людей. Коул узнал об этом и всё одним махом исправил. Сразу.
– Он им надавал?
– Не совсем. У него было несколько камушков, завязанных в платок, он высыпал их себе в карман и передал платок Эви, а она только странно на него посмотрела. Потом он набрал чернил из чернильницы в свою ручку и обрызгал чернилами одного из задир, прямо ему в лицо. Все стали над ним смеяться. Я тоже стал смеяться. А Эви оказалась единственной, кто помог ему вытереться. У неё в руках уже был платок. Потом Коул подставил подножку одной из самых противных девчонок в классе, так, что она упала в большую кучу грязи прямо перед Эви. Все опять засмеялись, кроме Эви. Эви помогла ей подняться и привести себя в порядок. Коул весь день придумывал ужасные, жуткие, гадкие штуки, чтобы навредить этим задирам, и я помогал ему. Отличное было чувство. Наверно, звучит противно, но так оно и было. В конце они ненавидели нас больше всего на свете, но перестали приставать к Эви. И это сделал Коул. Всего за несколько часов.
Тинн посмотрел себе под ноги.
– Коул не может быть перевёртышем.
Он теребил свою рубашку и пытался не встретиться глазами с испытующим взглядом Фэйбл.
– Если бы я мог сделать одну стоящую вещь за всю мою жизнь, она заключалась бы в том, чтобы дать Коулу возможность быть настоящим мальчиком. У него это получилось бы во много раз лучше, чем у меня.
Фэйбл смотрела на него несколько секунд, пока он трепал пыльный край своей рубашки, а потом спросила:
– Так ты больше переживаешь, что ты и есть гоблин или что нет?
Тинн опять пожал плечами с несчастным выражением лица.
– Да.
– Это, – заключила Фэйбл, – не объясняет вообще ничего.
Коул обошёл дом вокруг и вернулся к тому месту, которое было похоже на входную дверь. Он отодвинул в сторону последнюю гроздь листьев и постучал по пыльному оконному стеклу.
– Осторожнее, – повторил ему Тинн. – Это может быть дом ведьмы.
– Если это и так, она точно им давно не пользовалась, – возразил Коул.
Густой мох покрывал подоконник и ставни, через окно было видно паутину, пересекающую комнату, и высокие сорняки, растущие в одном углу между досками пола.
Он отпустил плющ, и тот снова заслонил окно.
– Им уже давно никто не пользовался, – согласилась Фэйбл. – Только семейство енотов жило тут какое-то время. А что такое ведьма?
– Ведьма Чащи? – переспросил Коул, возвращаясь к ним и переступая через корни деревьев, которые проросли через дорожку у входной двери. – Королева Глубокого Мрака? Мать Монстров? Которая изводит посевы и поедает детей?
Фэйбл состроила гримасу.
– Для чего ей это делать? Не лучше ли изводить детей и поедать посевы?
– Не обращай внимания, – отмахнулся Коул, спускаясь с холма и вытирая ладони о штаны. – Это просто старый дом.
– Но это точно не мост через болото, – заметил Тинн. – Ты уверена, что именно так мы попадём в гоблинскую орду?
– Да, абсолютно, – Фэйбл уверенно кивнула. – Я почти уверена. Но, чтобы убедиться, гоблины – это такие зеленоватые, правильно? И ещё – а что именно значит орда? Да, ещё одно: вы любите чернику? Это мои любимые ягоды.
– Что? Что ты имеешь в виду? – Тинн почувствовал, как всё его лицо начало багроветь. – Нет, нет, нет, нет!
– Успокойся! Это всего лишь черника.
– Так ты что, понятия не имеешь, где мы находимся? – заорал Тинн.
– Конечно, имею. Мы в Дикой Чаще, дурень. Это мой лес.
– Ар-р-р! Мы слишком далеко ушли на север! Я знал, что нам не стоило слушать её. Мы должны были уже давно пересечь Кривотопь.
