Но ещё была магия.
Существо застонало в предвкушении. Первородная, зрелая, аппетитная магия бежала по жилам одного из мальчиков – больше магии, чем у какого-нибудь пустякового тролля, гнома или водяного. Магия – сырая, подлинная и мощная – жила прямо под его кожей. Гоблин? Больше чем гоблин. Перевёртыш. Существо придвинулось к мальчикам. Сначала оно проглотит человека, а изысканного перевёртыша оставит напоследок.
Глава 26
Чирк. Чирк. Чирк. Третья спичка в руках Тинна наконец ожила.
– Осталась одна, – предупредил он со вздохом.
– Мы выберемся отсюда, – пообещал Коул. Он видел отчаяние в глазах брата.
– Мы только забираемся всё глубже, – покачал головой Тинн.
Коул достал свой карманный ножик.
– Я тебе обещаю, – сказал он.
Он стал изо всех сил резать лианы. Они гнулись и раскачивались под ударами, но он мог бы с таким же успехом резать железные цепи.
Тинн вздохнул. Спичка уже почти догорела.
Коул со злобой сложил лезвие ножа и убрал его обратно в карман. Он поднял длинную кость. Она была толщиной с его запястье, с узловатой рогатиной на одном конце. Он изо всех сил ткнул костью в ветки. В ответ стена подалась назад примерно на полметра, и в ней возникла неглубокая впадина. Коул установил кость в землю как распорку, и, когда отпустил её, она осталась стоять на месте.
– Ага, – сказал Коул.
Получается, что раз они не могли прорубить себе путь через лианы, то, возможно, получится раздвинуть их.
Тинн спешно помогал, подбирая свободной рукой другие большие кости и передавая их брату. Устанавливая их в распор одну за другой, Коул отвоевал ещё метр, потом три, четыре. Постепенно они отходили всё дальше от зловещей тропинки, шедшей сквозь заросли, и пробивали свою собственную. Впервые с того момента, когда Свечебородый оставил их здесь, Тинн почувствовал надежду. А потом спичка погасла.
Чирк. Чирк. Чирк. Пока Тинн изо всех сил старался зажечь последнюю спичку, Коул вслепую искал следующую крепкую кость, чтобы упереть её в лианы. Его пальцы перебирали тонкие, хрупкие, разрозненные останки, пока наконец не ухватились за что-то мягкое, восковое. Эта маленькая штуковина легко помещалась в его ладони, и он уже собирался выбросить её, когда рядом с ним наконец зажглась спичка.
Тинн убрал коробок и закрыл пламя рукой. Он огляделся. В свете их последней спички проход, к которому их выводили заросли, казался намного шире и выше, чем их самодельный тоннель. Он выглядел действительно привлекательно, если бы только не ковёр из костей, который его укрывал. Тинн содрогнулся. Он посмотрел на Коула. Коул смотрел на то, что было в его руке. Что-то бледное, перламутровое, но это была не очередная кость – это был огарок свечи.
Несколько секунд они оба смотрели на него, но тут пламя спички заколебалось, и Тинн наклонил её, чтобы поддержать слабый огонёк.
– Держи ровно, – велел Коул. Он наклонился вперёд. Пламя облизало фитиль свечи, но тот никак не загорался.
– Ну же. Ну же.
Они подносили свечу с разных сторон, прикасаясь фитилём к пламени, но всё оказалось напрасно. Скоро и последняя спичка почти догорела. Её драгоценное пламя было потрачено на непослушный фитиль. Судя по результату, он мог бы с таким же успехом быть сделан из камня.
– Ар-р-р, – зарычал Коул. – Брось ты её! Ничего не получается!
Он засунул огарок в карман и двинулся назад в поисках крепких костей.
– Это наша последняя спичка, – сказал Тинн, – Коул!
Пламя задрожало и начало гаснуть.
В полумраке из земли перед Коулом торчали оленьи рога, и он начал тянуть, пытаясь вытащить их из кучи других останков.
– Коул! – повторил Тинн.
И тут огонёк умер. Вновь окутанный темнотой Тинн наконец позволил себе заплакать.
Он слышал, как его брат всё ещё работал, вытаскивая в темноте рога и сражаясь с колючими лианами. Сейчас Тинн хотел бы, чтобы храбрым был он. Он хотел бы найти спасение. Он хотел бы всё исправить. Горячие слёзы текли по его щекам.
И когда он решил, что ничего хуже этого с ним уже случиться не может, мальчик почувствовал неестественный холод. Это было хуже мокрой Кривотопи, хуже зимнего ветра. Этот холод был абсолютным. Волоски на руках Тинна встали дыбом. Мир состоял изо льда и из темноты, в которых лишь временами раздавалось пустое эхо. Он мог слышать глухой стук собственного сердца. Он мог слышать, как прямо перед ним, задыхаясь, сражается Коул.
И он мог слышать, как что-то двигается сквозь заросли за его спиной.
Глава 27
Существо скользило сквозь лианы, не цепляясь за колючки и шипы, и его тени вздувались позади него. Теперь мальчики были прямо перед ним: человек и перевёртыш.
Приближаясь к ним, Существо набухло и отвердело. Теперь оно выглядело почти как человек, разве что в виде маскарадного образа своих недавних жертв, закутанное, как всегда, в саван из рваных теней. Существо начало расти, пока его плечи не упёрлись в колючий покров наверху. Чем больше оно росло, тем более голодным становилось. Уже так долго эта тварь не получала пищи, реальной пищи.
Слуги Существа периодически с неохотой приносили ему какие-то ошмётки, которых едва хватало, чтобы поддерживать существование. И, конечно, когда поток их подношений начинал иссякать, Существо просто питалось самими слугами – хотя пища из них получалась ненамного лучше. Но дети – эти деликатесы, запутавшиеся в его лианах, – они были другими. Магия перевёртыша гудела во всех уголках зарослей, и во рту у Существа скапливалась слюна.
Оно придвинулось ещё ближе, чтобы наконец увидеть мальчиков сквозь паутину колючек. Они вырывались, беспорядочно и беспомощно. Существо улыбнулось. Знают ли они, что скоро умрут? Существу нравилось, когда об этом знали.
Глава 28
Сердце Тинна словно заледенело. Что-то, несомненно, двигалось прямо за стеной лиан. Был ли это звук ткани, цепляющейся за шипы? Когти, царапающие кости? Он не мог понять.
Его глаза заслезились в попытке разглядеть хоть что-нибудь с той стороны, откуда доносился шум. И тут внезапно столб чистого белого цвета разрезал мрак.
Тинн резко повернулся. Коул радостно вскрикнул.
– Солнце! – закричал Коул. – Тинн! Мы выберемся отсюда!
Теперь Коул, не останавливаясь, рванулся вперёд. Шипы безжалостно кромсали его сквозь рубашку, но он не обращал внимания. Он уже почти не ощущал порезов – скоро он освободится.
