* * *
— Как ты себя чувствуешь? — мягко, почти по-матерински, спросила Хелена, заметив что Лео открыл глаза.
Несмотря на все заверения медицинского персонала больницы, девушка никак не могла оставить его одного и вернуться домой. Ей казалось, стоит только выйти за пределы палаты, как с ним снова что-нибудь случится. Страх за жизнь и здоровье человека, который за это время успел стать для нее по-настоящему родным, не позволял Хелене покинуть его ни на секунду.
— Твой голос... — прошептал он тихо, почти неслышно. — С каждым разом я слышу его все отчетливее... Он кажется мне таким знакомым...
И снова ей стало дико неловко перед Лео. Она искренне хотела ему помочь, но при этом совершенно не представляла, как он отреагирует на эти ее стремления. Не посчитает ли идиоткой как ее уже назвал Стэнфорд? Не прогонит ли?
— Я говорила с тобой все то время, пока ты был без сознания, — смущенно призналась девушка. Под пристальным взглядом светло-карих глаз щеки её налились ярким румянцем, во рту резко стало сухо. — Когда-то очень давно со мной произошел несчастный случай, и я очень долго лежала в больнице, — отойдя к окну, неуверенно начала девушка. Сейчас она искренне радовалась тому, что Лео не может повернуть голову и увидеть, какая же она все-таки жалкая. — Врачи не верили в мое выздоровление, но у меня была сиделка... Она постоянно читала мне разные книги и рассказывала истории из своей жизни. Даже когда я была в коме, она не сдавалась. Верила, что даже в таком состоянии человек прекрасно слышит все, что ему говорят и идет на звуки этого голоса...
— Ты читала мне про женщину в белом, — внезапное признание слетело с потрескавшихся губ мужчины, заставив её резко обернуться. — Мне... мне нравилось слушать тебя... Твой голос... Он напоминал мне о жизни...
— Тебе нужно отдыхать, — поспешно перебила его девушка, чувствуя что вот-вот заплачет. Слова Лео настолько растрогали её, что девичье сердце учащенно затрепетало в груди. — Постарайся уснуть. У нас будет еще много времени для разговоров.
Лео молча выслушал её. Он ещё не настолько оправился, чтобы вступать в спор или отстаивать свою точку зрения. Ему хотелось о многом расспросить Хелену, задать сотни, даже тысячи вопросов, но каждое слово, каждый звук, слетавший с его уст, стоил ему неимоверных усилий.
«Я обязательно поправлюсь! — мысленно пообещал мужчина. — Хотя бы ради тебя и твоей веры... Больше у меня ничего нет на этом свете.»
— Обещай, что будешь здесь, — потребовал он, изо всех сил борясь с желанием вновь провалиться в спасительную бездну, где нет места боли и адским страданиям, от которых внутренности словно разрывались на части.
— Обещаю...
* * *
Эмили торопливо вышла из машины, всем своим внешним видом демонстрируя благоговение перед мужчиной рядом. Новость о том, что Майкл Фостер, которого она знала раньше вышел из тюрьмы и стал одним из самых богатых и влиятельных людей в стране, до сих пор не укладывалась у нее в голове.
Майкл, встречи с которым были для нее лишь игрой, тщательно продуманной Джонатаном, не шел ни в какое сравнение с Чарльзом, один только взгляд которого способен заставить ее сердце биться чаще...
И как только её отец не догадался раньше?
Ответ на этот вопрос пришел ей в голову так же неожиданно, как и план дальнейших действий. В том-то и дело, что Джонатан узнал! Иначе, как еще можно объяснить его внезапный приступ и состояние овоща, в котором тот пребывает по сей день?
Невольно, губы ее расплылись в довольной улыбке. Все складывалось как нельзя лучше. Мать смоталась с деньгами, отец в больнице и уже вряд ли оттуда выйдет, Виктор мертв, а Мелоди... С полоумной сестрицей она разберётся без особого труда.
Боже, да жизнь прекрасна! Она уже перестала на что-либо надеяться. Думала, что после гибели Виктора мир больше никогда не станет прежним, как судьба преподнесла ей такой приятный сюрприз. Теперь уже ничто на свете не сможет остановить её!
— Рассказывай, — коротко велел мужчина, замерев в центре небольшой, видавшей виды комнаты, которую Эмили арендовала сегодня утром.
Взгляд его бесцельно бродил по серым стенам, по которым стекали капли воды. Медленно прошёлся по шаткому, скрипящему полу и некоему подобию мебели, которыми было завалено помещение. Старинный, с торчащими из обивки, пружинами диван, стол на трех ножках, напротив грязного, не пропускающего солнечный свет, окна, двух деревянных стульев и шкафу с одной-единственной дверцей, из которого выглядывала вся одежда Эмили. Это место давно нуждалось не только в капитальном ремонте, но и в генеральной уборке.
— Зачем? — воспользовавшись шоком, в котором пребывал Майкл, девушка незаметно вжилась в свою роль и уже сама поверила в легенду, составленную прошлой ночью. — Тебе ведь плевать на меня... мою жизнь... мои проблемы... Ты уже сделал свой выбор, — отвернулась, делая вид, что хочет скрыть от него выступившие слезы. — Не в мою пользу...
И снова он не знал, как реагировать. Внутри него будто что-то сломалось и медленно разрушалось. Сердце стремительно рвалось к ней, но разум... Разум сопротивлялся изо всех сил, снова и снова твердя одно-единственное слово: «Мелоди».
Майкл будто оказался зажатым между двух огней, пламя которых обжигало и обугливало кожу с одной и с другой стороны. Две девушки, две сестры Харрис стали символами его прошлого и настоящего, разделив жизнь мужчины на «до» и «после».
— Ты хочешь, чтобы я с лёгкостью принял тот факт, что ты жива? — нахмурившись, медленно произнёс он. Каждого его слово звучало в тишине подобно выстрелу. — Вычеркнул из памяти семь лет, проведенных в Райкерсе по обвинению в твоем убийстве?! Тебе это кажется слишком незначительным фактом? Я смирился с тем, что тебя убили, думал, что потерял любимую, оплакивал твою смерть, черт возьми! Как?! Как после этого реагировать это «воскрешение»?
Почему ей стало так больно при этих словах? Откуда взялось чувство вины перед ним? Что вдруг с ней случилось?
Впервые за весь день, Эмили заплакала по-настоящему. Она прижала ладонь ко рту, с трудом вдыхая и выдыхая спертый воздух сырой комнатушки.
— Я... — голос отказывался подчиняться, не давал нормально говорить. — Я не знала! Не знала ничего, — бросившись на Майкла, схватила его за рубашку, сминая тщательно выглаженную дорогую ткань. — Ты говоришь о собственной боли, вспоминаешь свою жизнь, но абсолютно не думаешь обо мне, — с надеждой и нескрываемой мольбой взглянула ему в глаза, в надежде воскресить в его памяти былые чувства. — Тебе неизвестно, через что прошла я за эти годы! Так что, — отрицательно замотала головой, — не смей обвинять меня в произошедшем! Никогда не смей этого делать!
