— Юмор у тебя…
— Марат — классный, — чуть помолчав, без намека на стеб сказала Журавлева. — На него в универе многие облизывались, но он ни с кем серьезно не мутил. Вроде как у него какие-то сложные отношения были. Но он человек, Люб, то есть без крыльев за спиной, зато со своими тараканами в голове.
— Ты это к чему? — Смотрю на дорогу. Еще один поворот, и уже на месте будем. Кир на своем байке наверняка нас обогнал.
— Мне кажется, ты его идеализируешь. И слишком психуешь. Будь проще, нормально все будет. Если Кир ничего не отмочит. Ладно, шучу.
Инкиного брата замечаю сразу — стоит перед моим подъездом, копается в капоте какой-то машины. Рядом девчонка в умопомрачительном мини.
— Кир разбирается в машинах?
— Он во всем разбирается, кроме баб. И почему парни такие придурки?
— Не все, Инн. — Вручаю таксисту две купюры и выхожу из машины. — Но твой Кир немного… своеобразный.
Замолкаю, потому что во двор только что въехал черный внедорожник. Марат. Приехал!
Смотрю, как он паркуется рядом с тачкой длинноногой феи.
— Ого! — присвистнула Журавлева, а брат ее отлепился от феи и с интересом посмотрел на машину Бухтиярова.
— Привет, Люба, я не опоздал? Держи! Это тебе. Поздравляю!
В его руке букет ромашек. Настоящих полевых, таких, которые я маленькой любила рвать у бабушки в деревне и плести из них венки на голову. И которые пахнут медом.
— Спасибо!
Набираюсь храбрости и смотрю ему прямо в глаза. Инка права: Марат — обычный парень из плоти и крови, мне нужно быть смелее и… перестаю дышать, потому что лечу в бездну черных глаз. Бездна, в которой смешались запахи ромашкового меда и цитруса. Отныне это мой самый любимый аромат.
Сбоку раздается хриплое покашливание. Потом еще одно и еще. Марат нехотя поворачивает голову. В глазах мелькает узнавание — конечно, он же видел Кира, когда мы ходили на джаз.
— Привет! — Инна подходит ближе. — Я тоже с юрфака, помнишь меня? Я младше училась. Инна. А это мой брат Кирилл.
Они пожимают друг другу руки, как мне показалось, не слишком охотно. Ладно, уже поздняк психовать, Инка права. Расчлененки у меня нет дома, разгром в квартире после маминого отъезда я ликвидировала.
— Ну что, пойдемте? Это чистой воды экспромт, я не собиралась устраивать ничего такого. Просто много вкусной настоящей еды. Я рада, что ты смог вырваться. — Не могу сдержать довольной улыбки.
— Оставил Дудкина вместо себя, — объясняет Марат. — Альберт в курсе всего, он сможет ввести клиента в курс дела.
— Альберт? — бесцеремонно перебивает Кир. — Тот самый Альберт, который в сортире застрял?
Молчу, словно язык проглотила. Лучше бы ты его раньше проглотила, болтушка!
Марат непонимающе переводит взгляд с меня на рыжего и обратно. И еще больше мрачнеет.
— Идем! — Кивает мне, так и не удосужившись ответить рыжему.
А тот, похоже, и не обиделся. Надеюсь.
— На это можно смотреть вечно. Никогда не видела ничего прекраснее, — шепчет Инка, едва шевеля губами. Спугнуть боится. И я ее понимаю, сама еле дышу. Но вид и правда офигенный.
Марат, в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами, ловко орудует ножом, а я еще раз мысленно поблагодарила маму с папой за отличное зрение. Мне отсюда видно, как быстро двигается кисть, как легко, даже играючи, он нарезает сало, которое я несколько минут назад вытащила из холодильника.
— Это надо заснять! — Инка уже тянется за своим мобильным, но тут же получает несильный шлепок по руке.
— Нельзя!
— Но почему? Такая красота.
— Нет, я сказала!
— Да мне не поверят, что Кир умеет огурцы резать, он только в доски нож может бросить.
— Нет!
— Потом жалеть будешь!
Конечно, буду. Но я не люблю, когда снимают или фотографируют без разрешения. А парни точно были бы против. Кир в майке-алкоголичке стоит спиной к Марату и пусть не так ловко, но очень резво расправляется с овощами.
— Круто ты их припахала! Ребят, вам помощь не нужна?
Инка, не будь дурой, уже уговорила четверть двухлитровой бутыли Оксанкиного домашнего виноградного компота. Так свое творение называет сама мачеха.
— Нет!
— Не нужна.
Внезапно все вздрогнули, у Кира даже нож выпал из руки. Сирена, настоящая сирена в квартире. Быстро озираюсь, пытаясь понять, откуда раздается этот жуткий звук. А он никуда не девается, продолжает бить по нервам.
— Мобильный! — ревет рыжий. — Люба!
Подскакиваю как ошпаренная и бегу в коридор. Ну точно! Сама же поставила такой жуткий рингтон, но я почему-то думала, что он мне больше не позвонит.
— Альберт? Привет!
— Узнала. Ну разумеется! — Голос в трубке не оставляет и малюсенькой надежды, что я ошиблась. — Да, это я, твой покорный слуга. Люб, дверь открой, а?
— К-какую?
Вижу, как парни, побросав ножи, внимательно слушают меня. Особенно Марат.
— Свою, Люб, я под ней стою.
— Да как ты тут вообще оказался?
— Так батя твой позвонил, сказал, мачеха твоя жратвы, то есть припасы домашние передала. Говорит, ты одна все это не оприходуешь. И мать твоя в командировке. А я согласен помочь съесть за двоих-троих. Так что не благодари и дверь уже открывай.
Молчу в шоке и ничего не предпринимаю, когда вижу Марата, который быстро проходит мимо, останавливается у входной двери и через секунды ее резко открывает.
Чувствую, сегодня у нас опять будет незабываемый вечер.
Глава 33
— Ты чего здесь забыл, придурок? И что с «Ива-пресс»?! — почти ласково спрашивает Марат.
За его широкой спиной я совершенно не вижу Альберта, но зато слышу:
— С «Ивой»? Да нормец. Позвонил им и перенес встречу. Завтра приедут, сам с ними поговоришь.
— Завтра у меня три совещания!
Марат делает шаг вперед, не давая Дудкину войти. Мне показалось, что сейчас Альберта спустят с лестницы и не видать ему никакого компота с домашним сыром-творогом. Но я ошиблась.
— Ну я с ними завтра встречусь. Чего ты бесишься? — Воистину на дураков не обижаются. Не знаю, что там у Бухтиярова, но меня сразу же отпустило, едва я услышала этот примирительно-жалобный голос. — Пусти, а! Жрать хочу.
— Тебе тут не столовка. — Марат не сдвинулся ни на шаг, но в его голосе я уже не услышала угрозы. — Вали, Альберт.
Если бы Дудкин стал в своем репертуаре сейчас права качать, то я бы согласилась с Маратом. Альберта я не звала, да такое в голову даже прийти не могло. Но он молчит, слышу, как сопит, дышит прерывисто, но молчит. И это решает все.
