Голова кружилась, карусельно проносились перед моими глазами лица похитителей, дымящийся костерок, ветви деревьев, рассветное солнышко, показавшее круглую макушку из-за горизонта.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросила я.
— Чтоб отвлечь тебя, моя дорогая жертвенная овца, — победно улыбнулась ворожка. — Как же еще было заставить тебя вдыхать дурманный дым? Джозеф недаром подсыпал в костер магический порошок.
— Кстати, это мое изобретение, — кичливо проговорил франк. — Я ведь недурственный алхимик, малышка.
«А интересно, обычные люди в этом мире существуют? Которые не перекидываются в волков, не сплетают нити судьбы, не призывают стихии, не вещуют? — лениво подумалось мне. — Или это у меня судьба такая — водиться только с магами да колдунами?»
Говорить я уже не могла. Хотелось встряхнуться, раскрыть пошире глаза, но отяжелевшее тело не слушалось. Ветер! Где мой ветер, когда он так нужен? Чтоб налетел порывами, разогнал морок. Нет его. Только набатный колокольный звон забивает уши, мешает собраться с силами. И с каждым вдохом впускаю я в себя очередную порцию отравы.
— Твой великолепный Влад на самом деле наивен, как новорожденный теленок, — входила в раж Марианна. — Я просто ушам своим не поверила, когда валашский господарь предложил мне отправиться в Рутению. О боги! Заповедная страна единорогов! Да это же золотая жила, рог изобилия, мечта…
— Время, — поторопил подругу Джозеф.
— Я знаю, — ответила та, не отводя от меня взгляда.
Мириады серых мушек кружились между нами в воздухе.
— Змея! — вдруг истошно завизжала ворожка. — У тебя в руках змея!
Я отбросила извивающееся шипящее тельце за мгновение до того, как отравленные зубы гадины должны были вцепиться в мое запястье. С металлическим звоном отскочив от тупоносого Джозефова ботфорта, кинжал упал в снег.
— С магическими артефактами надо быть очень осторожными, — пояснила Марианна, поднимая оружие. — Их невозможно отобрать силой или украсть. Только получить в подарок или найти потерянное.
Я равнодушно смотрела на трехгранное лезвие, сожалея, что так и не разобралась, где расположена хитрая пружина, откидывающая в стороны боковые клинки.
— Ты слышишь? — вдруг сказал Джозеф.
— Что? — остановилась на мгновение Марианна.
— Колокол. Звонит колокол.
Значит, мне не померещилось и звук самый что ни на есть настоящий.
— Сейчас, — просто сказала гадалка Марианна Алансон и вонзила мне в грудь великолепную швабскую дагу.
Боль привела меня в чувство. Мушиный рой развеялся как по волшебству. Я заорала, пытаясь зажать рану. Кровь выходила толчками, марая мое чудесное платье и притоптанный снежок. Она просачивалась между моими пальцами, и я четко понимала, что вместе с этой ярко окрашенной субстанцией утекает моя жизнь.
— Кто тут идет-пробирается? За какой такой надобностью?
Мои убийцы удивленно озирались, пытаясь определить, откуда доносится голос. А тот, казалось, звучал со всех сторон, переплетаясь со звуками набата.
Раздвигая наползающую из леса хмарь, приблизилась фигура. И едва я заметила ее, колокольный звон прекратился.
Она была стара, как этот мир, старше этого леса, старше этого неба. Бабушкой ее просто язык не поворачивался назвать. Бабушка — это что-то родное и привычное: ватрушки с расстегайчиками, подзатыльник за баловство, кружка душистого взвара и сказка на ночь. Эта же старуха была величественна и равнодушна. Двигалась она с грацией и легкостью, которой могла бы позавидовать любая молодка. Абсолютно седые, ничем не стянутые волосы укутывали ее, будто диковинный плащ. Коричневое лицо было изборождено глубокими морщинами, казалось, что на дне каждой из них беловато поблескивает кость. Глаза выцвели до такого светлого оттенка, какой бывает только у неба в яркий солнечный день, и смотреть в них было так же больно. И одета она была очень для меня непривычно — в узкие кожаные порты, подпоясанную рубаху и высокие сапоги. Примерно в таких же нарядах щеголяли Елисеевы дружинники, когда на привале снимали с себя доспехи. И это противоположение старушечьего лица с молодым, налитым силой телом вызывало оторопь, почти животный страх.
— Чего тут с тобой? — сказала старуха, приближаясь ко мне на расстояние вытянутой руки. — По доброй ли воле кровью за проход платишь?
— Нет! — почти прохрипела я.
Старуха ухватилась за рукоять кинжала, марая ладони, и легко вытащила из меня лезвие. Поднесла свою добычу к лицу. Ноздри затрепетали, губы расползлись в хищной улыбке, обнажив белые крупные зубы.
— Хороша жертва…
— Мы не посягаем на границы твоих владений, Мейера, — угодливо проговорила Марианна. — Повешенный у трех дорог рассказал, что здесь дают хорошую цену за наш товар.
— Значит, не зря висит, — ответила хрычовка. — Беру.
Перекинув из-за спины кожаный мешок, она протянула его ворожке. Джозефа, который отошел подальше от места свершения сделки, она будто бы и не замечала. Марианна благоговейно приняла суму, прижав ее к груди.
— Можно ли будет нам продолжить благотворное сотрудничество? — лепетала гадалка, заливаясь румянцем. — Не соизволит ли мудрейшая указать время и место?
Старуха сплюнула под ноги. Я проводила взглядом комок зеленоватой слюны.
— Нас осталось так мало, а девственниц в вашем мире так много… Десять лет проход будет закрыт. Я сказала.
И дага, брошенная ловкой рукой, вонзилась в снег по самую рукоятку.
Старуха, обернувшись ко мне, приказала:
— Пошли.
Я бы, может, и рада была исполнить повеление, но при первом же шаге пошатнулась и свалилась на землю.
— Э как тебя неаккуратно-то пырнули, — проговорила Мейера.
Мельком взглянув на рану, она поплевала себе на ладони и приложила их к моей груди. Меня обожгло огнем, я закричала.
— Норовистая какая, — усилила нажим колдунья. — Но-но, не балуй… Погоди еще немножко. Все!
Боль медленно отступила, забрав с собой даже дымовую одурь. Голова стала ясной, а тело налилось силой. Я легко поднялась, ощупывая место пореза. Там, где вошел кинжал, платье было разодрано, открывая поверхность глянцевой розовой кожи. Примерно так выглядят обычные шрамы через много лет после заживления.
— Благодарствую, — вежливо проговорила я. — Это у тебя, бабушка, слюна такая волшебная?
— Это пуща у меня волшебная, — хитро улыбнулась старуха.
— А где она? — подняла я брови.
— Да вот, — широко развела руки собеседница. — Это она и есть.
Я огляделась. Густая трава отливала всеми оттенками зелени, в кронах берез щебетали птицы, и через все небо коромыслом перекинулась многоцветная радуга.
