Стоим, молчим. Дед Мороз мой варежкой слезы утерла. Чую, что сама разревусь. Не сдержусь – так приперло.
А она вдруг оживилась, что-то вспомнила и опять меня по плечу – хрясь. А рука у нее ого-го!
Я аж пошатнулась, веришь?
А она улыбается во все свои золотые коронки, лыбится прямо! Я смотрю на нее и думаю: тетка эта, Лариса Васильевна, кажется, и не поняла, что век на дворе двадцать первый. Так и осталась в далеких восьмидесятых: шапка эта песцовая, кольца с синтетическими рубинами, коронки золотые, тени синие.
А она говорит:
– Светк, ты помнишь нашу Олю Резникову? Ну девулю молодую, худенькую такую, глазастую? В шапочке белой вязаной?
Я осторожно пожимаю плечом:
– Ну-у, наверное…
– Да помнишь, – злится она. Не говорит – орет на весь Невский! – Ну, вспоминай! Оля Резникова! Самая молоденькая, ты чего? Она еще твою Сокольскую в позу поставила. Ну что, вспомнила?
Вспомнила, говорю. И правда, вспомнила. Как ты тогда, Женек, расстроилась. А как такое забудешь?
А Лариса Васильевна продолжает орать:
– Так выздоровела наша Олька! Ну в смысле, почти! Чудо просто, шансов-то почти не было, а тут! Вера Самойловна, главврач наша, лекарства импортного добилась! Знаешь, сколько одна ампула стоит? Не знаешь! Полтора миллиона! Как тебе? А она добилась. Весь Минздрав на уши поставила и добилась! И живет наша девка, живет! Она же детдомовская, помнишь? Квартиру ей не давали, сволочи, все ждали, пока помрет. Во твари, да? А она живая! Назло этим гадам! Чудо, да? Олька не верила. Да почти никто не верил, особенно наши, медицинские. А Вера Самойловна верила, такой она человек. Боролась за нее, как за родную. Квартиру мы пока не выбили, но дело к тому, – посерьезнела и нахмурилась Лариса. – Ничего, выбьем, не сомневайся! Меньше своруют! А пока я Ольку взяла к себе. А что? У меня квартира отдельная, больнице спасибо. Лет десять уже, до этого я в общаге жила. Я ж не питерская, псковская. Так вот, забрала я Ольку к себе, чтоб не в общагу. Кормлю ее всяким разным – оладушки там, сырнички. Пирожки пеку. В общем, вес набираем – и она, и я, старая лошадь! Но щеки нарастили. Ты б ее не узнала! И даже жених у нас появился – а что, нормально! Неплохой вроде парень. Электриком у нас в больнице. Дай бог и квартиру получим, и свадьбу сыграем! А ко мне по выходным будут ездить. У нас красота: воздух, лес – все-таки загород!
А я смотрю на нее и думаю: «Обычная советская тетка, таких полно – от заводов до ЖЭКа, от больниц до прилавков. И рот открыть могут, и наорать, и матюгами засыпать, и пожалеть, и последнее отдать. Вот они, везде и повсюду!»
И еще, Жень, я подумала, что на этих вот тетках простецких вся наша Рассеюшка держится. На силе их и на сочувствии. На слезах их и одиночестве. На их вечной, непрекращающейся битве со злом и проблемами. И неважно, одинокие они или семейные, столичные или провинциалки, ей-богу, неважно!
Ну, в общем, обняла я ее, и мы распрощались.
Да, телефон мой, конечно же, она выпросила. Ну вроде не подруги, но уже старые и добрые знакомые. И тебе сто пятнадцать приветов:
– Передай нашей Женечке, от всего сердца!
Вот, собственно, и передаю.
Женя молчала.
– Ладно, совсем я тебе башку заморочила, – смутилась Светлана, – да, Женек? Так что про наши планы? В смысле про нашу поездку? Если да – подтверди. Гостиницу-то надо заранее, а? И шенген свой проверь – знаем мы вас, работников пера!
Женя кивнула:
– Проверю. Конечно, проверю, не беспокойся! – И, помолчав, улыбнулась и тихо добавила: – Да, чудеса. Какое счастье, что есть чудеса!
– Да, Жень, и впрямь чудеса! Ты же тогда говорила!
– Свет, ну при чем тут я?
– Да, и еще, – задумчиво сказала Светлана. – Мне после встречи той с Ларисой Васильевной как-то на душе светлее стало, что ли. Хотя ты меня знаешь – я ж кремень! Ну совсем я не сентиментальная, что поделать! Меня расплакать непросто. А тут поревела, что уж скрывать, от души поревела. – Светлана глянула на часы: – Ой, Женек! Извини, надо бежать!
На улице обнялись. Счастье, что хоть так повидались!
– Ну и до новых встреч? – улыбнулась Светлана. – И с надеждой на нашу поездку?
Из такси Светлана помахала рукой и послала воздушный поцелуй. А Женя решила пройтись. Она шла медленно и неторопливо, прогулочным шагом. Как давно она не бродила по родному городу в одиночестве! А сейчас оно ей было необходимо.
О чем она думала? Да обо всем. Об Оле Резниковой, о Людмиле, о Светиной Янке, о своей Аньке. И о чудесах, о том, что они тоже бывают, хотя и нечасто.
